брак, оказывалась в очень трудном положении. Для таких несчастных детей создавались воспитательные дома. При Холмово-Успенском монастыре малюток стали принимать на содержание в 1706 году. А затем император Петр I распорядился открыть дома для сирот и бастардов. Столицы – Москва и Петербург – постоянно принимали новых жителей, в городах кипела жизнь, и как раз там заведения для незаконнорожденных детей требовались в первую очередь.
Однако начинание Петра не получило должного развития (как видим, далеко не единственное). Спустя несколько десятилетий Екатерина II заново благословила создание воспитательного дома. Императорское «детище» курировал Иван Бецкой. По своему происхождению он был таким же бастардом, как и воспитанники сиротского дома. Отцом Ивана Ивановича был князь Трубецкой, и его фамилия представляла собой не что иное, как часть фамилии отца. Была и другая любопытная история, связанная с Бецким: ходили упорные слухи, что он сам – настоящий отец Екатерины II. Что в середине 1720-х пользовался большим расположением герцогини Ангальт-Цербстской и якобы по этой причине императрица так доверяла ему и прислушивалась к его советам. Бецкой не внес ясности в этот вопрос, но выполнял поручение на отлично. Для воспитательного дома лично пожертвовал 162 тысячи рублей – огромные по тем временам деньги.
Дом создавался для всех, кого бросили родители. Происхождение не имело значения (что и было самым замечательным в этом деле). То есть любая мать могла обратиться за помощью. Чтобы контролировать работу учреждения, был создан Опекунский совет. Он же отслеживал денежные потоки – например, поступления благотворителей – и руководил созданием воспитательной системы.
По сути, это была начальная школа, в которой до одиннадцати лет детям давались знания из общего профиля. Затем отслеживали способности каждого. Из воспитательных домов можно было попасть в университет или Академию художеств. Или в ремесленную мастерскую, на кухню, если воспитанник не проявлял талантов. Наиболее развитые имели шанс выучиться за границей. Около двухсот сирот получили образование в Европе.
Но была и другая сторона у благородного воспитательного дома. Несомненно, он был нужен и важен, однако почти сразу руководство столкнулось с ужасающей проблемой: детей прибывало слишком много! Заниматься ими вдумчиво, уделять внимание каждому было просто невозможно. От скученности случались эпидемии, младенцы умирали так часто, что поползли нехорошие слухи – якобы на брошенных малышах ставят эксперименты. На заведение обратила внимание вдовствующая супруга императора Павла I Мария Федоровна: прибыла туда с ревизией.
Цифры ее поразили. Только в Москве содержались 8 тысяч воспитанников. Это при том, что места для всех отчаянно не хватало. Нужны были новые корпуса, оснащение, новые сотрудники, и Мария Федоровна взялась за дело. Но… императрицы не стало, и воспитательный дом потерял высочайшее покровительство. Сиротам оставили один этаж, а остальные помещения отдали институту.
Однако это происходило в Москве и в Петербурге. В глубинке бастарды редко могли рассчитывать даже на то, чтобы просто выжить. Если родители стыдились факта их появления на свет, то могли просто… оставить на улице. Иногда подбрасывали незаконнорожденных кому-то на крыльцо, могли принести к воротам монастыря или к знатному дому, где знали – не было своих детей. Например, в пасхальную ночь 1832 года маленького ребенка нашли под своими окнами сенатор Иван Тутолмин и его жена Софья (урожденная Панина). Малыш оказался годовалым крепким мальчуганом, которого бездетная пара сразу усыновила. С фамилией «Пасхин» мальчик Алексей был записан в наследники сенатора, а со временем приобрел баронский титул. Кто подкинул его знатной семье – неизвестно. Барон Пасхин вполне мог оказаться сыном крепостного.
И, конечно, кроме вопросов заключения брака, всегда был актуален другой: как этот союз расторгнуть? В крестьянской среде сделать это было очень сложно, особенно если не имелось достаточных оснований. Церковь разрешала разводы в случае подтвержденной измены, мужской «немощи» (опять же, для этого требовались свидетели), отсутствия детей по вине женщины… Ведал этими делами Синод, но у крепостного практически не было возможности к нему обратиться. Князья и графы годами ждали позволения получить развод. Расторжение брака Абрама Ганнибала и его первой жены Евдокии Диопер состоялось почти двадцать лет спустя после обвинения в измене. Чего уж говорить обо всех остальных! Поэтому в крестьянской среде развод случался нечасто. И далеко не каждый после расторжения брака получал право на повторный союз!
Пойти к алтарю во второй раз разрешали вдовцам и вдовам. Считалось правильным, если отец с выводком детишек возьмет в дом работящую женщину. Или молодая вдова, еще способная к деторождению, обзаведется новым мужем. Так что на первое место, как всегда, выходили вопросы сугубо практические, далекие от романтических влюбленностей. «Двор пуст Андрея Агеева, а жена его вышла замуж за Якимку Митрофанова», – отметил писец архиерейского дома в 1687 году. Андрей Агеев – крестьянин тридцати двух лет – скончался от болезни. Его супруге позволили снова пойти под венец. Учитывая, что этот случай так подробно описан, для того времени он явно был из ряда вон выходящим.
Столетием позже повторные браки стали встречаться чуть чаще: в 1782 году только в Вологодском уезде селяне трижды гуляли на свадьбах соплеменников, для которых это был не первый союз. Причем в одном случае сочетали браком вдовца и вдову. Прикладывали ли руку к этому хозяева крестьян? Выдавали по своему усмотрению? Скорее всего, некоторые семьи образовывались по воле помещиков. По крайней мере владелица поместья в Тошенской трети Е. В. Григорьева наказывала старосте не оставлять вдов одинокими. Пусть идут под венец, а затем «плодятся и размножаются». На благо хозяйства.
Глава 6
Царь и бог
В 1805 году экипаж графа Виктора Кочубея неосторожно задел крестьянина Ивана Андриянова. Крепостной, попавший под колеса, лишился ноги. Этот человек не принадлежал Кочубею, и дело происходило в Ярославской губернии, через которую проезжал граф. Поскольку был нанесен ущерб, Кочубей немедленно распорядился: в банк была внесена тысяча рублей. Разумеется, на имя помещика, в чьей собственности находился Андриянов. Но с условием: ежегодно выплачивать проценты покалеченному крестьянину. До самой смерти Кочубея, наступившей в 1834 году, ярославский крепостной получал по 50 рублей в год. Затем вопрос курировала вдова графа. А когда не стало Ивана Андриянова, то деньги – с согласия его семьи – перешли на благотворительность.
Граф Кочубей пользовался репутацией очень умного, благородного и смелого человека. Однажды он дерзнул бросить вызов самому императору Павлу I: отказался жениться на фаворитке государя! В своих владениях граф считался человеком милостивым, его по-настоящему уважали. Но бывали и другие господа – которые распоряжались у себя, словно они царь и бог в одном лице.
Ни в ком противоречия,Кого хочу – помилую,Кого хочу – казню.Закон – мое желание!Кулак – моя полиция!Н. А. Некрасов
В 1751 году граф Петр Александрович Румянцев [35] дал четкие указания своему управляющему. Тот должен был внимательно следить за всем, что происходило в поместье, и обязательно принимать необычайно строгие меры, если потребуется. Сам военный, Румянцев был поклонником дисциплины
