Они ожидали, что франки и норманны, едва встретившись, обнажат оружие и нападут друг на друга, вместо того чтобы заключить мирный договор.
А оружие и в самом деле выглядело устрашающе. Сама Гизела его не видела, но брат Гиларий, монах, сопровождавший ее, рассказал женщинам, что видел Роллона. По его словам, предводитель северян и вправду был настолько огромен, что не мог скакать на лошади и потому шел перед своими воинами, забросив на плечо чудовищных размеров копье.
И все же он не поднял это копье на франков. Молча сошлись воины двух народов, и только собаки заливались лаем, предчувствуя беду. По крайней мере, так утверждал брат Гиларий. А когда и псы умолкли, тогда король Карл, Роллон и их приближенные – в том числе граф Роберт Парижский, внук Роберта Храброго, владеющий Сен-Дени, а потому имеющий большое влияние в королевстве, – и епископ Руанский уединились в церкви. В церковь не ударила молния, как предрекал брат Гиларий. Но возможно, святой Клар не обиделся на то, что в его часовню вошли язычники, ведь северяне пришли с миром, а не с войной и собирались принять крещение. А может быть, все дело в том, что ни у святого Клара, ни у самого Господа не хватило сил на то, чтобы разрушить оскверненную церковь.
Брат Гиларий выбрался из кареты, чтобы лично присутствовать на встрече, и потому оставил Гизелу и Эгидию одних. В этот момент никого не интересовало, что происходит в этой повозке. Все взгляды были обращены к церкви.
– Может, сейчас? – вот уже в который раз пробормотала Гизела.
Ее слова прозвучали неуверенно, да девушка и не была готова воплотить их в жизнь. Еще никогда она не раздевалась самостоятельно, а поскольку Эгидия не помогала ей, то Гизела и не решалась начать. Скрестив руки на груди, она посмотрела на свою спутницу – такую же светловолосую, такую же хрупкую и такую же бледную, как она сама. Фредегарда выбрала ее из-за явного внешнего сходства с Гизелой. Кроме того, Эгидия была знатного рода, но в детстве, осиротев, попала в монастырь и провела там много лет, прежде чем Фредегарда взяла ее ко двору.
– Она умеет писать и читать и достаточно умна, чтобы вести себя как королевская дочь, – объяснила Фредегарда.
Но сейчас Эгидия не казалась умной. Скорее запуганной. И ее одежда была нарядом простолюдинки, а не благородной дамы.
«Интересно, каково мне будет в таком платье?» – подумала Гизела.
На Эгидии были серое льняное платье и такой же серый плащ, подбитый мехом. Шнурованные сапоги казались грубее, чем сапожки Гизелы, волосы накрывал плотный платок. Кроме броши, удерживавшей на груди, плащ, на Эгидии не было украшений.
По сравнению с этим одеянием наряд Гизелы казался роскошным. Франкские женщины надевали на свадьбу алые платья, и хотя Гизела должна была выйти за Роллона гораздо позже, только после его крещения, ее платье с широкими рукавами и шнуровкой на талии было красным. Красной была и ее накидка, и ленты в косах. Пояс из мягкой коричневой кожи украшало множество драгоценных камней. Лента, удерживавшая вуаль, тоже сверкала – она была вышита золотыми и пурпурными нитями. На шее девушки висели тяжелые ожерелья, доходившие ей до пояса.
Хотя Гизела все еще не решалась раздеться, она сняла ожерелья и принялась беспокойно их теребить.
«Ах, была бы тут Бегга, – со вздохом подумала девушка. – Она нашла бы нужные слова и помогла бы мне перейти к делу».
Король настоял на том, чтобы мать попрощалась с Гизелой еще в Лане. Осталась в замке и кормилица. По словам отца, если женщины поедут с Гизелой, это вызовет слишком много беспокойства. Правда, он не уточнил, кому это помешает больше всего – Фредегарде, Гизеле или ему самому.
Гизела подняла ожерелье, но Эгидия, не обращая на это внимания, принялась болтать, чуть ли не захлебываясь словами. Гизела невольно подумала о том, как человек, который так быстро говорит, сможет сохранить тайну. Какую? Они поменяются местами, вот какова их тайна. Эгидия выйдет замуж за Роллона вместо Гизелы.
Она очень рада, что ее выбрали на эту роль, вот уже в который раз повторила Эгидия. Но почему-то девушка не торопилась занять место Гизелы и ее глаза не светились от счастья. Напротив, они лихорадочно блестели, словно она вот-вот расплачется.
– Король предложил Роллону Фландрию в ленные владения, но тому эти земли были не нужны, да и тамошний граф Бодуэн[12] не отдал бы ему свой лен, – говорила Эгидия. – Здесь, на севере, никакого графа нет, или теперь уже нет, ведь норманны всех вырезали. Интересно, как эти земли северян теперь будут называться? Их называют Нормандией, потому что тут живут норманны. Но теперь, когда норманны примут крещение, их уже нельзя будет так называть, верно? С другой стороны, даже если эти люди примут нашу веру и откажутся от язычества, они все равно останутся норманнами. – Ее глаза блестели. – А ты знаешь, как звучит клятва вассальной верности, которую произнесет Роллон? – Эгидия не стала дожидаться ответа Гизелы. – «Я буду любить то, что любишь ты, и ненавидеть то, что ненавидишь ты», – уверенно заявила девушка. Она не давала Гизеле и рта раскрыть. – А еще у Роллона есть брат, которого зовут Ивар, ты слышала об этом? Так странно думать о том, что у Роллона есть семья. Брат Гиларий говорил, что Роллон – исчадие ада, но если у Роллона есть брат, то была и мать, мать, которая родила его так же, как любая женщина рожает ребенка. – Эгидия резко замолчала. В глазах у нее стояли слезы.
«Откуда ты знаешь?» – хотелось спросить Гизеле.
– Ты боишься? – сорвалось с ее губ.
Сама она боялась. Очень сильно. Страх сдавливал ей горло. Да, мама нашла для нее способ избежать брака с этим жестоким великаном, но даже предстоящая смена нарядов пугала Гизелу. И хоть Эгидия и возьмет на себя ее роль, Гизеле все равно придется сопровождать свою спутницу в Руан. Если бы Фредегарда приказала наперснице своей дочери остаться в Сен-Клер-сюр-Эпте, это вызвало бы подозрения.
Пока Роллон будет оставаться катехуменом, то есть будет учиться христианским догмам, его будущая супруга будет жить в Руане под защитой епископа. Крещение состоится на Пасху, а потом последует и свадьба Роллона и франкской принцессы. Гизела и ее мать надеялись, что епископ не заметит подмены, ведь он видел Гизелу всего один раз, да и то в вуали, а Эгидия фигурой и цветом волос была вылитая Гизела.
Хотя Эгидии очень нравилось болтать, она так и не ответила на вопрос. Замолчав, она опустила глаза, а Гизела вновь выглянула из кареты.
«Так много воинов, – пронеслось у нее в голове. – И так много неба». Вообще-то окошко в карете было завешено шкурой, но Гизела сдвинула ее в сторону. Теперь же ей пришлось вновь задвинуть шкуру, чтобы никто не мог заглянуть внутрь.
