и раздутым от напряжения носом на них таращилась и вполголоса пропевала:
– Ми, ре, соль, до, ми, ре, до, ля, соль!
Затем она повторила все эти ноты, но по-иному, слегка видоизменяя мелодию, а потом – ещё и ещё. Когда эта поросятина стала уже звучать по пятому разу, Ирка не выдержала.
– Ты дура?
– Я ничего не могу понять, – простонала Женька, жалобно вскинув большие кукольные глаза, готовые источить два потока слёз, – как тут разобраться? Это какой-то трэш!
– Это и есть трэш! С чем ты собралась разбираться? Бессмысленный набор нот!
– Не может он быть бессмысленным! Для чего эти упыри его постоянно долбят и долбят? Он не бессмысленный! Я пытаюсь что-то понять, читая все эти ноты по буквам и как-нибудь разделяя название каждой ноты! Или каких-нибудь нот. Вдруг что-то получится?
– А зачем тогда ты поёшь?
Женька не ответила. Раздув нос ещё шире, она опять упёрлась в листок, но уже беззвучно. Ирка курила. Да, сигарета была кошмарная, но погано было и на душе. И очень хотелось, чтоб вместо солнца и ветерка, который тянул из форточки, и мяуканья под окном котёнка был ураган и скандал. Ох, она бы сейчас тут всех размазала по стене! Будто угадав её мысли, Женька внезапно опять подняла глаза.
– Ирка, Ирка, слушай! Все эти ноты звучали неодинаково, с разной длительностью! А я в длительностях не шарю. Пожалуйста, укажи над нотами их размеры!
– Что указать? – прищурилась Ирка, с кровью оторванная от светлых и нежных грёз.
– Ирка, не тупи! Возьми карандашик и нарисуй над каждой из нот значок, как она звучала. Например, ми – целая нота, ре – половинчатая, соль – четверть. Ну, и так далее. Ведь в повторах длительность нот сохранялась?
– Да, сохранялась. Но не было там четвертей, восьмушек, шестнадцатых и тридцать вторых. Были только целые ноты и половинчатые.
– Тем лучше! Пожалуйста, нарисуй.
– О, я не могу уже находиться в этом дурдоме!
Бросив окурок в мусорное ведро и взяв карандаш, Ирка раздражённо сделала то, что её жалкое подобие, окончательно спятившее с ума, от неё хотело. Женька осталась очень довольна. Только одним глазком взглянув на листок с хвостатыми и простыми кружками над каждой нотой, она сложила его, убрала в карман пиджака и бодро вскочила.
– Пошли к Маринке!
– Ох, твою мать! Я сейчас повешусь! Когда ты на хрен провалишься?
Ирке нужно было ещё одеться. Но она сделала это быстро. Вышли. Пока старшая сестра запирала дверь, младшая звонила в соседнюю. За ней радостно лаял Гром. Маринка не открывала долго – видимо, добиралась из дальней комнаты. Гром визжал и царапал дверь изнутри. Когда дверь открылась, он встретил двух визитёрш вполне дружелюбно, но без особенного восторга.
– Ты уже завтракала? – спросила Маринку Женька, пока её старшая сестрица гладила пса, – собаку кормила? Вам что-нибудь приготовить?
– Спасибо, нет. Мы поели.
– Тогда давай, собирайся! Пойдём на озеро.
– Как – на озеро?
– Очень просто.
Гром заскулил.
– И тебя возьмём, – заверила его Ирка. Но пёс затряс головой с большими ушами. Он хотел знать, куда от него увезли Серёжку и что там с ним происходит. Маринка в десятый раз прочла ему эсэмэску Ленки Смирновой:
– «Ему опять поставили капельницу. Он чувствует себя лучше!» Всё, Громушка, других нет. Ну так что, идём?
– Ты уже одета? – спросила Женька.
– Конечно.
Действительно, на Маринке были колготки, туфли и платье. Ирка набросила ей на плечи зимнюю куртку, а Женька пошла звать Алика, чтоб помог он снести коляску вместе с Маринкой к подъездной двери. Алика дома не оказалось. Они управились без него.
Косвенный виновник гибели Лёшки – рыжий котёнок, пил у подъезда воду из блюдечка. Три девчонки и Гром позвали его гулять. Но он отказался. Солнышко было тёплым только в квартире, на улице свежий ветер сводил на нет все его усилия. Но смотреть на синее небо было приятно. Прохожие узнавали Маринку, хотя она уже много лет не могла ходить, попав под машину. Гром бежал впереди. Коляску катила Женька. Когда они обогнули угол монастыря с красивой высокой церковью и блеснуло впереди озеро, на котором только недавно растаял лёд, Маринка сказала:
– Девки, только давайте близко к нему подходить не будем! Если мы спустимся, то обратно вы меня вряд ли втащите. Берег очень крутой.
– Не твои проблемы, – сказала Женька. Ирка прибавила:
– Женька – лошадь.
Её сестра решила не отвечать, хоть и было чем. Они не спустились к самому озеру, потому что береговая кромка была совсем непригодна для инвалидной коляски. Выбрав более – менее ровное и сухое место, остановились. Гром подошёл к воде и попил. Вернулся с грязными лапами.
– Хорошо здесь летом купаться, – проговорила Маринка, глядя на водоём. Слева от него была роща, справа – дорога и монастырь. Впереди виднелся какой-то дачный посёлочек. Две сестры, стоя за коляской, переглянулись.
– Да ничего хорошего, – заявила Ирка, – вода грязнющая! Я вообще не люблю купаться в озёрах и даже в реках вблизи городской черты. А ты, Женька, любишь?
– Ты знаешь, что я терпеть не могу купаться нигде, – отрезала медработница, – у меня ужасная кожа и я совсем не умею плавать! Один раз была на море, так даже и вспомнить нечего! Тоска, скука. Вода меня просто бесит! Больше всего мне нравится сидеть дома и читать книги.
– Что-то хорошее в этом есть, – признала Маринка, не замечая, как Ирку всю от смеха перекосило.
Гуляющих возле озера было мало, всего лишь несколько человек и две собаченции. Гром при виде своих собратьев навострил ушки, но не пошёл к ним играть. Он расположился у ног Маринки. Ей вдруг пришло какое-то текстовое послание через мессенджер, и она его прочитала. Глядя на воду, всклокоченную от ветра, чуть улыбнулась.
– Сегодня папочка трахается!
– Отлично, – потёрла Ирка ладони, – значит, бухаем! Правильно?
– Без Серёжки?
– На хрен он нужен? Мы будем пить за него.
– А это ему поможет?
– Не повредит. Со стороны Женьки это уже будет достижением.
– Что ты чушь-то несёшь? – взбеленилась Женька, – овца! Разве ты не чувствуешь, что сегодня ночью должно произойти чудо?
Ирка не поняла, куда сестра гнёт. Поэтому промолчала.
– Мне будет грустно пить без него, – сказала Маринка, погладив Грома, – я хочу выпить с ним. И если сегодня ночью должно произойти чудо, то пусть я выпью с Серёжкой. Пусть Гром оближет его лицо. Его длинный нос.
Две сестрички снова переглянулись.
– Что, прямо сегодня ночью? – спросила старшая.
– Да.
– Это невозможно! Он – без сознания и под капельницей.
– Я знаю. Но Женька нам тут сейчас на весь Павловский Посад орала про чудо. А чудо – это крушение стен возможного. Разве нет?
– Женька – идиотка, – вздохнула Ирка, – но чудеса иногда случаются. Правда, редко.
Ветер над озером дул сильнее, чем наверху. Маринка защёлкнула кнопки куртки. Вода, покрытая яркой, искристой рябью, приковывала к себе её взгляд. И Женька подумала, что неплохо было бы
