чем заниматься с тобой любовью. Но летать - это самое лучшее. Англо-американский летчик Джон Гиллеспи Маги написал самое прекрасное стихотворение о полетах под названием “Высокий полет”. Его слова возвращаются ко мне каждый раз, когда я лечу - “О! Я сбросил угрюмые путы Земли И танцевал в небесах на посеребренных смехом крыльях”.
Он посмотрел на небо. - В тот момент, когда я поднялся наверх, один в солнечном свете, под шум ветра, проносящегося над крыльями ... Я почувствовал себя свободным. Конрад сделал все, что мог, чтобы превратить мою жизнь в ад, но когда я летел, он не мог дотронуться до меня. И все началось здесь.
Он посмотрел на Шафран. - Так ты меня прощаешь?
- ‘Я не уверена,’ сказала она. - Я думаю об этом.
- Может быть, я помогу тебе принять решение.
Он обнял ее, притянул к себе и поцеловал долгим, глубоким, страстным поцелуем, от которого у нее внутри все таяло, а колени вот-вот подогнутся.
- Это помогло, - сказала она, переводя дыхание, когда они разошлись.
- Может быть, я смогу еще чем-нибудь помочь, - проворчал Герхард, и Шафран уже собиралась дать ему попробовать, когда заметила что-то за его плечом.
- Подожди, - сказала она, положив руку ему на грудь. - А почему там дым?
Герхард испустил вздох человека, лишенного удовольствия, и проследил за линией ее руки. Он увидел, что неподалеку от старого сарая Цеппелина что-то горит.
Он пожал плечами и сказал - Откуда мне знать? Это имеет значение?'
- Думаю, что да, мы должны это выяснить.
Герхард чувствовал ее беспокойство.
- Ладно ... Пошли.
Дым шел от костра, горевшего перед маленькой хижиной, сложенной из ржавых листов гофрированного железа, кусков дерева и большого продолговатого камуфляжного материала, в котором Герхард узнал старый плащ вермахта. К стене хижины был прислонен ржавый велосипед. Над огнем на треноге висел черный горшок.
- ‘Кто-то заваривает чай,’ сказала Шафран. - ‘Завариваю чай, - пояснила она.
- ‘Кофе,’ с усмешкой ответил Герхард. - ‘Они немцы.
Когда они подошли поближе, из хижины вышел человек в серо-полевых брюках и такой же куртке, лишенной всех званий и значков подразделения, распахнутой, чтобы показать грязную белую жилетку. Он был небрит. На обветренном лице виднелись глубокие морщины, а под слегка налитыми кровью глазами - тяжелые мешки. Его волосы были выбриты по бокам головы, с нечесаной коричнево-серой копной на макушке.
Один из рукавов армейской куртки мужчины был пуст. Оставшейся рукой он прижимал ко рту сигарету. Шафран заметила, что они остановились в нескольких метрах от того места, где стоял мужчина. Он сделал последнюю затяжку, наблюдая за ними прищуренными подозрительными глазами, бросил сигарету на землю и спросил - Кто ты, черт возьми?
Герхард приветливо улыбнулся и протянул руку.
- Герхард фон Меербах, - представился он, и Шафран с трудом сдержала улыбку, вспомнив, как он произнес свое полное имя. - А это моя жена, Шафран.
Мужчина стоял прямо, широко раскрыв глаза, быстро застегивая пуговицы на своей куртке, и спросил: - Брат графа Конрада? Туз-истребитель?
Герхард кивнул.
- ‘Я слышал, что ты умер, - сказал мужчина. ‘В лагерях.
- Почти ... я был очень болен. Я в первый раз дома. Я хотел показать жене место, где научился летать.
Лицо мужчины расплылось в широкой улыбке. - Я помню! Вы поднялись на этом планере – вы не знаете, но я работал лебедкой.
- ‘Но это же невероятно!’ - воскликнула Шафран. - ‘Герхард рассказывал мне об этом.
- ‘У господина фон Меербаха был к этому особый дар, мэм. Я видел, как летчики-испытатели работали, проверяя наши двигатели. Я мог бы узнать настоящего летчика, если бы увидел его.
- ‘Что ж, это удача, - сказал Герхард. - ‘Как тебя зовут?
- ‘Фердинанд Пош. Но все зовут меня Ферди.
- И вы служили в армии, да?
- ‘Панцергренадеры – моторизованная пехота, группа армий "Центр".
- ‘Россия ... ’ пробормотал Герхард.
- Совершенно верно. Летом 41-го, прорезая Иванов, как коса траву, пока в грузовик, в котором я ехал, не попал снаряд, под Минском. Вот где я потерял это. - Он указал на пустой рукав.
- ‘Мне очень жаль, - сказала Шафран.
- Не стоит. Лучшее, что когда-либо случалось со мной. Больше никакой России.
- ‘Да, у тебя хорошая сделка, - согласился Герхард.
- ‘Вы тоже там были? - спросил Ферди.
- ‘Три года. Что произошло после того, как вы были ранены?
- Меня отправили домой, я вернулся на автозавод, и мне дали работу охранника.
- ‘Ну, по крайней мере, у тебя все еще были две ноги, - сказал Герхард. - Ты можешь бежать за незваным гостем, даже если не сможешь удержать его.
Ферди рассмеялся. - Но там не было никаких незваных гостей. Никто бы так не разозлился. Они знали, что сделает с ними граф.
- У тебя есть семья? - спросила Шафран.
- Есть сестра, живет в Штутгарте. Но я не видел ее уже много лет. Он посмотрел на двух своих нежданных гостей. – Давай я принесу тебе кофе - настоящего, а не того эрзац-дерьма, которое мы тогда пили. О, простите, мэм, я не хотел вас обидеть.
- ‘Все в порядке, Ферди, - заверила его Шафран. - Я привыкла к военному языку. Не доставай свой лучший фарфор, я могу пить из старой жестянки. Я и раньше часто так делала.
Ферди рассмеялся. - Мне нравится ваша жена, сэр. Она не из тех светских красавиц, которые смотрят свысока на простых людей – не то что некоторые, о которых я мог бы упомянуть. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, поморщился и сказал - "Ах, что я болтаю, когда мои гости нуждаются в выпивке?"
В двухстах метрах от него, притаившись за небольшой щелью в шестидесятиметровой стене сарая цеппелинов, Фриц Вернер наслаждался своей удачей. Он выбрал гигантские руины в качестве своего укрытия, потому что они обеспечивали укрытие и самый широкий обзор. Куда бы ни направились предатель и его английская сучка на аэродроме, в здании обязательно найдется место, откуда он сможет наблюдать за ними.
А
