— Все цифры и цифры, — пробормотал он. — Конца им нет. Для праведника нет отдыха!
— Зачем вы столько работаете? — спросила Кэрри, припомнив, как Хепзеба рассказывала ей, что он трудился всю жизнь, не получая ни от кого помощи.
— Тебе жаль меня? — с удивлением посмотрел на нее он. — Не часто мне доводится слышать слова участия. — И он улыбнулся — не той свирепой ухмылкой, как всегда, а совершенно обычной усталой улыбкой — и сказал: — Пока идет война, я все вынужден делать сам. Не могу найти даже, кто бы доставлял продукты на дом. Однако гордиться следует только тем, что достается тяжким трудом, поэтому я выстою, девочка, не бойся! Иди накорми юного Никодемуса и поужинай сама.
Но Кэрри ушла не сразу, потому что, во-первых, ей вдруг стало в самом деле жаль мистера Эванса, а во-вторых, она чувствовала себя виноватой. Она солгала ему, сказав, что тетя Лу пошла гулять, а тетя Лу об этом и понятия не имеет. Вдруг она придет и скажет ему, что была где-нибудь еще? Ужасно, когда тебя уличают во лжи, ужасно в любое время, но сейчас, когда он так по-дружески с ней поговорил, еще хуже.
— Хотите я помогу вам считать? Я довольно сильна в математике, в школе это мой любимый предмет.
Она снова солгала, щеки ее загорелись от стыда, но он ничего не заметил, потому что тренькнул дверной звонок.
Дверь отворилась и закрылась. Послышались быстрые, легкие шаги, и в контору вошла тетя Лу. Она улыбалась, а лицо ее сияло так, будто внутри у нее горели свечки. Словно елка на рождество, подумала Кэрри.
Увидев, что мистер Эванс повернулся и посмотрел на сестру, она почувствовала, как у нее защемило сердце. Что кричали дежурные во время воздушной тревоги, когда замечали, что в окно пробивается луч света? «Потушите свет!», «Потушите свет, тетя Лу!» — безмолвно молила Кэрри, а вслух спросила:
— Хорошо погуляли?
Тетя Лу рассеянно взглянула на нее, словно Кэрри говорила на каком-то непонятном, иностранном языке. «Не делайте глупости, тетя Лу!» — молила Кэрри, зная наперед, что мольбы ее не будут услышаны. Мистер Эванс обязательно узнает, и будет страшный скандал. Он поймет, что Кэрри солгала ему, обидится и больше не будет ей верить…
Она стояла, опустив голову, и ждала, когда разразится гроза. Но он только сказал:
— Хорошо, хорошо. Гуляют, гуляют и днем и ночью. Идите ужинайте. А я должен работать и зарабатывать на хлеб насущный!
Кэрри больше не встречала майора Кэса Харпера, но Ник его видел. Однажды днем, после занятий, он влез на кучу шлака и с ее вершины, глянув в сторону горы, заметил, что на траве возле ручейка сидят тетя Лу с ее майором, а на дороге неподалеку от них стоит армейская машина.
— Они меня не видели, — сказал он Кэрри.
— И ты забудь, что видел их, — посоветовала Кэрри. — А то вдруг мистер Эванс начнет задавать вопросы. Где она, чем занимается и тому подобное. Сделаем вид, что ничего не знаем.
Но не знать было невозможно. Тетя Лу выглядела такой радостной. Подметая и стирая пыль, она беспрерывно пела, пока наконец мистер Эванс не разозлился:
— Что ты все щебечешь, как птица, сестра?
И она впервые осмелилась ему возразить:
— Разве веселье не услаждает слух божий, Сэмюэл?
«Неужели он не догадывается о происходящем?» — думала Кэрри, но в те дни он был более доверчив, чем обычно, наверное, потому, что жил в состоянии радостного ожидания. Его сын Фредерик написал, что приезжает в отпуск, и мистер Эванс все время хлопотал в лавке, приводя в порядок помещение и бухгалтерские документы.
— Пусть видит, что я отношусь к делу с полной ответственностью, — объяснял он Кэрри, когда она помогала ему убирать на полках. — Это придаст ему бодрости. Будет знать, что по окончании войны ему есть чем заняться.
Фредерик, здоровенный коренастый малый с чересчур широким задом, явился в конце июня. Он был очень похож на отца, только гораздо толще и красный лицом, в то время как мистер Эванс отличался бледностью. «Белоснежка и Красная роза» прозвала их Кэрри, но Ник придумал им прозвище получше. Фредерику накрывали вместе с отцом в гостиной, и оба они очень любили сочное, с кровью мясо. Как-то раз, когда дверь осталась открытой, Ник увидел, как они оба сидят, положив локти на стол, и жуют, хватая куски мяса прямо руками. «Изо рта у них сочилась кровь, — рассказывал он потом Кэрри. — Они настоящие людоеды, вот кто они».
Фредерик получил увольнение на неделю. Большую часть времени он спал либо на кровати, либо развалившись в самом удобном кресле на кухне и, открыв рот, громко храпел. Он должен был уехать в воскресенье, а субботу Кэрри с Ником собирались провести в Долине друидов, помочь в уборке сена.
— Возьмите с собой Фреда, — сказал мистер Эванс, когда они уже уходили. — Хватит ему спать.
Фред застонал в знак протеста, но отец сурово посмотрел на него:
— Тебе полезно туда сходить. Ты там уже давно не был, а пора бы засвидетельствовать тетушке свое почтение!
Фред снова застонал, но принял сидячее положение и довольно добродушно принялся натягивать сапоги.
— Против рожна не попрешь, — подмигнул он Кэрри, когда мистер Эванс вышел. — Не возражаете против моей компании?
В глубине души они были не очень ему рады. Когда Фредерик не спал, он был настроен довольно доброжелательно, хотя часто беспричинно хохотал и задавал такие вопросы, на которые ответа не существовало. Например: «Что поделываешь, Кэрри? Все фокусы выкидываешь?» Такое поведение раздражало, но его еще можно было терпеть, и, пока они шли в Долину друидов, Кэрри решила про себя, что он совсем не плохой парень. Он вел себя с ними как старший брат, весело шутил и спел им две-три никак не подходящие для детского слуха солдатские песни, заставившие их обоих глупо хихикать.
— Если бы мистер Эванс услышал, что ты поешь такие песни, он бы с тебя шкуру спустил, — сказал Ник, и Фредерик, загоготав, вскинул его себе на плечо и побежал вдоль железной дороги, словно Ник ничего не весил.
«Похож на медведя, — решила Кэрри. — Благодушный, глупый, сильный медведь».
Да, он, несомненно, был сильнее всех в Долине друидов. Сено скосили несколько дней назад, на солнце оно высохло, и Фредерик без особого труда подавал его на повозку, в которой стоял Альберт. Кэрри, Ник и мистер Джонни тоже были не без дела, но их успехи были куда скромнее успехов Фредерика, и устали они гораздо быстрее. По его красному лицу струился пот, но руки работали, как поршни, и Альберт едва успевал справиться с одной охапкой сена, как уже поднималась другая. Альберт метался из стороны в сторону, стекла его очков блестели на солнце, лицо было бледным, но решительным.
