Ознакомительная версия.
— А если ей не дадут? — в тревоге спросила Андромаха.
— Тогда ее дело — дождаться нас, а уж это она сумеет. До ночи мы возьмем Эпиру. Это ведь просто. Только бы обошлось без лишних смертей!
По крутой тропе они спускались довольно быстро. Как и прежде, последним был Тарк, не сводивший глаз с Паламеда. Что до ахейца, то во время спуска у него явилась малодушная мысль нарочно оступиться и рухнуть с высоты в сотню локтей на жесткую гальку. Это сразу освободило бы его… Но ахеец тут же подумал, что в случайность падения никто не поверит, а показать такую трусость… Нет уж, лучше еще раз взглянуть в глаза Одиссею.
Они одолели две трети спуска, и уже стало возможно без труда разглядеть людей на берегу. Андромаха, шедшая сразу за Ахиллом и Астианаксом, ясно увидела среди стоявших полукругом воинов огромную фигуру в черном хитоне, с волной черных волос, растрепанных ветром. Она видела его еще с самого верха, но старалась не смотреть, боясь, что ошибается, что это — обман зрения, что все это вообще сон и сейчас исчезнет. У нее кружилась голова, она цеплялась за камни, царапая руки, чувствуя, что может упасть. Ахилл, угадав ее состояние, обернулся и предложил:
— Тебя спустить, а?
— Нет, нет! Я сама… Пропустите, пропустите меня!
Она соскользнула по краю тропы, чудом не оступившись и, как сумасшедшая, рванулась вниз, одолев последнюю часть спуска за несколько мгновений, увлекая за собой дождь мелких камешков и песка, скользя, спотыкаясь, но продолжая этот безумный бег. Ахилл только ахнул, не успев ее удержать, однако поняв, что она, невредимая, уже почти внизу, перевел дыхание и подхватил подмышки мальчика, готового ринуться следом за матерью.
Гектор, который тоже увидел ее еще на кромке обрыва, сделал несколько шагов навстречу, испытав запоздалый ужас от ее головокружительного спуска… И тут у великого героя позорно задрожали колени — он лишь страшным усилием заставил себя устоять на ногах.
— Андромаха! — крикнул он хриплым чужим голосом.
— Гектор!
Она протянула руки, уже почти добежала до него, прежняя, юная, с тем же вихрем колдовских бронзовых волос, вся будто горящая в лучах полуденного солнца. В трех шагах круто остановилась, пошатнулась и упала у его ног, коснувшись лбом его сандалий.
— Андромаха!!!
Пораженный и испуганный, он нагнулся, подхватил и поднял ее к своему лицу.
— Что с тобой? Что?
— Здравствуй, Гектор! — выдохнула она. — Прости меня!
— Великий Бог, за что?! Это я… я хотел просить прощения. Я потерял вас, не сумел защитить, не находил так долго. За что мне прощать тебя, жена?
—. Я была женой другого.
— Не была, — его голос стал прежним, но ломался и дрожал. — Я все знаю. Неоптолем рассказал мне…
— Да хватит же вам целоваться! Отец, ты меня не узнал, что ли?
Возмущенный голос Астианакса, успевшего спуститься и подойти вплотную к обнявшимся родителям, вернул их в действительность. Гектор выпустил жену, обернулся и подхватил кинувшегося ему на шею сына.
— Вот это да! Это как же ты так рос, что такой вырос?! Ахилл, ты точно нашел того самого мальчика, а не другого?
— Того, того! — успокоил брата герой. — Другие мальчики не высидят сутки с лишним на верхушке кедра, чтобы не сдаваться врагам, не смогут после этого еще и взяться за меч, и вообще другие мальчики на нас с тобой так не похожи, разве нет?
Наблюдая за всем этим, Паламед, спустившийся с тропы последним, устало опустился прямо на жесткую гальку, трогая рукой повязку на голове, за время пути пропитавшуюся с левой стороны стороны кровью. Однако кровь стала подсыхать и больше не проступала. Почти исчезло и головокружение. Ахеец с интересом осматривал берег и корабли, а Тарк, верный приказу, усевшись в двух шагах от пленного, тянул носом воздух и чуть-чуть косил янтарным глазом на ближайший дымившийся над костром чан.
Крепкая рука легла сзади на плечо ахейца, он вздрогнул и обернулся.
— Ну, здравствуй, Паламед!
Этот голос заставил пленника вздрогнуть. Как ни готовил он себя к встрече со своим заклятым врагом, ее внезапность застигла его врасплох.
Обернувшись, он снизу вверх взглянул на стоявшего рядом человека и с трудом узнал его. Нет, за те восемь с лишним лет, что они не виделись, Одиссей изменился мало. Вернее, изменилось не его лицо, но что-то другое, какая-то глубокая суть, которая почти не меняет черты лица, но заставляет видеть его по иному.
— Здравствуй, Одиссей. Хоть я и не рад тому, что ты здравствуешь.
— Догадываюсь.
Одиссей опустился на землю рядом с Паламедом, и Тарк, приподняв верхнюю губу, чуть слышно рыкнул.
— Я его не украду, пес! — примирительно сказал базилевс, на всякий случай, отодвигаясь чуть дальше. — А тебе, Паламед, хочу сказать совсем немного, так что уж потерпи. Я догадался, вернее, почти догадался, что это ты решил выдать себя за меня. Не удивляйся. Во-первых, мы походим друг на друга внешне, я это и прежде замечал, во-вторых ты тогда исчез с берега явно не смытый волнами, как думали некоторые, и я всегда знал, что ты жив, и не сомневался, что захочешь мне отомстить. А в-третьих, я ведь отлично знал, что ты любишь Пенелопу.
— Чтоб тебя муравьи сожрали! — вскрикнул пленник, сразу утратив все свое хладнокровие. — Какое твое дело, собака?! И как ты мог догадаться об этом? Как?!
Он резко дернулся, порываясь вскочить, но предупреждающий, уже громкий рык Тарка заставил его вновь рухнуть на гальку. Он видел перекушенную шею троянского разбойника, который перед тем его едва не убил, и знал, что Тарку ничего не стоит сделать это и с его шеей…
— За собаку я бы заставил тебя ответить, — спокойно проговорил Одиссей. — Но ты ранен, это во-первых, во-вторых, Тарк вот тоже собака, и я не могу презирать его. Он за всю свою собачью жизнь не совершил и одной сотой тех подлостей, в которых мы с тобой можем упрекнуть себя. Что до Пенелопы, то тут догадаться было нетрудно. Я еще в Спарте понял, что перешел тебе дорогу, но ведь она сама меня выбрала… И вот теперь в Эпире появляется вдруг человек, который выдает себя за меня. Почему в Эпире? Да ясно, почему. Ты решил помочь Гелену захватить власть здесь, а он, небось, обещал тебе помочь одолеть женихов, которые осаждали на Итаке мою жену. Уж не знаю, надеялся ли ты и ее убедить, что ты — это я, в конце концов, после восемнадцати лет отсутствия даже такое возможно, но затея была, в общем, не такая уж глупая… Однако, вот видишь, я жив.
— Да, — сухо бросил Паламед и отвернулся. — Повезло опять тебе.
— Если только это можно назвать везением! — воскликнул Одиссей. — Впрочем, что гневить богов… Да, мне повезло. И тебе, потому что и ты, и я уже должны быть мертвы не по одному разу. Слушай, Паламед, я знаю, что виноват перед тобой.
Ознакомительная версия.
