сразу после убийства одного брата Ярополк стал угрожать и второму, ни в чем перед ним не провинившемуся.
Владимир был вынужден бежать из Новгорода за море, к скандинавским варягам, а киевский правитель, следуя совету Свенельда, вновь объединил страну и стал жить, «володея един в Руси». Про Свенельда летопись больше не упоминает, очевидно он умер, да и пора бы – прошло больше тридцати лет с тех пор, как этот викинг впервые появился на страницах «Повести», еще во времена Ярополкова деда, и уже тогда был явно не юношей, поскольку в византийском походе возглавлял собственную дружину. Место главного советника при князе теперь занял некий Блуд, ключевая фигура последующих событий.
Чем занимался беглый Владимир за морем, неизвестно, но два года спустя он вернулся в Новгород с большой варяжской дружиной – скандинавы всегда с охотой отправлялись в походы, сулившие богатую добычу.
Сначала Владимир попытался сговориться с Рогволодом – заморским викингом, некоторое время назад захватившим Полоцк. Союз Владимир намеревался скрепить браком с дочерью полоцкого правителя Рогнедой, но та – по Летописи – выйти за сына рабыни не хотела, предпочла Ярополка. На самом деле, вероятно, решала не княжна, а ее отец, выбравший сторону Киева. Поэтому Владимир со своими варягами сначала разгромил Рогволода, присоединил к своим владениям Полоцк, и лишь потом двинулся на старшего брата.
По-видимому, наемная армия Владимира была очень сильна. Вступить с ней в сражение Ярополк не решился – заперся за крепкими стенами Киева. Тогда Владимир вступил в тайные переговоры с боярином Блудом, суля ему «многу честь» за измену. Блуд соблазнился. Сначала он убедил Ярополка перебраться из Киева в небольшую крепость Родень, а потом заманил в ловушку. Киевский князь был заколот людьми Владимира во время переговоров, причем Блуд принял в убийстве непосредственное участие: запер какие-то двери, не дав телохранителям Ярополка защитить своего господина. (Весь сюжет с Блудом вызывает некоторые сомнения – не выдуман ли он летописцем. Очень уж подозрительно звучит имя предателя – оно, собственно, и означает «неверность». Вряд ли солидного человека, княжьего боярина, могли так звать.)
Как бы то ни было, Ярополк погиб, и единственный уцелевший сын Святослава утвердился в Киеве. Летопись относит это событие к 980 году, но историки считают, что оно произошло двумя годами ранее. Собственно, и в самой хронике позднее будет сказано, что князь Владимир правил 37 лет. Поскольку он умер (это известно точно) в 1015 году, получается, что на престол он вступил в 978 году.
Владимир и Рогнеда. А. Лосенко
Молодой Владимир в описании «Повести» выглядит совершенным монстром.
Во-первых, это коварный братоубийца, нарушивший древнее правило не проливать кровь на переговорах. И по брату он не сокрушается – в отличие от Ярополка, плакавшего над Олегом.
Во-вторых, это отвратительный насильник. В Полоцке он не только «уби Рогволода и сына его два», но и овладел осиротевшей Рогнедой.
В-третьих, это кровосмеситель. Он забрал себе еще и беременную вдову Ярополка – ту самую красавицу-гречанку, которую когда-то Святослав привез в качестве трофея из византийского похода.
В-четвертых, Владимир отплатил черной неблагодарностью наемникам, проливавшим за него кровь и приведшим его к власти. Когда варяги стали ему не нужны, князь обманул их при расчете, причем опять, как в истории с Блудом, проявил коварство. Некоторых подкупил, раздав им земли, а основную часть оставил ни с чем. В качестве милости позволил уплыть в Византию – искать там нового трудоустройства, однако тайком отправил кесарю кляузу, в которой советовал обойтись с варягами построже и «расточи я раздно», то есть расселить их порознь.
В-пятых, Летописец выводит Владимира ненасытным похотливцем. Приводится фантастическая статистика: у князя в трех резиденциях было-де 800 наложниц. Мало того, он еще проводил дни, «приводя к себе мужьскыя жены и девици растляя».
Однако самым худшим преступлением князя с точки зрения «Повести» было возвеличивание языческих богов, которым Владимир повсюду установил «кумиры». Поставил в Киеве «Перуна деревяна, а голова его серебряна, а ус золот, и Хорса, и Дажьбога, и Стрибога и Семарьгла, и Мокошь». Перед изваяниями регулярно совершали человеческие жертвоприношения – «жряху бесам», то есть жречествовали перед бесами.
Затем, без объяснения причин, летописный Владимир вдруг решает расстаться с язычеством и обратиться в какую-нибудь иноземную религию. В тексте содержится очень длинный пассаж, повествующий о сомнениях и поисках князя, якобы присматривающегося поочередно к Исламу, к хазарскому изводу иудаизма, к «немецкой вере» и наконец к греческому варианту христианства. Это, конечно, чистой воды беллетристика.
Само побуждение перейти от многобожия к монотеизму – естественный этап в развитии многих молодых государств, формировавших систему централизованной власти. В те же годы христианство приняли норвежский, датский, польский, венгерский короли. Идея о том, что господин – хоть на земле, хоть на небе – должен быть один, укрепляла социальную иерархию и единство страны.
Владимир выбирает религию. И. Эггинк
Но поверить в то, что у Владимира были колебания, какую религию выбирать, трудно. Для Руси тогда существовал только один ориентир – Византия, переживавшая своего рода ренессанс, так называемый «Золотой Век». Как раз в это время, преодолев трудные времена, империя снова начинала расширяться и богатеть, возвращала себе прежде утерянные земли. Тридцать лет назад Ольга еще могла колебаться между Римом и Константинополем, которые пока не разделились на католичество и православие, но уже вовсю соперничали между собой. Теперь же, в конце X века, при деятельном базилевсе Василии II, безусловно лидировал Константинополь, да и вся экономика Руси была завязана на торговлю с восточной, а не с западной империей.
Владимир поступил так же, как в свое время с Полоцком: стал свататься к византийской царевне. Перед этим он оказал Василию II военную помощь в борьбе с претендентом на престол и рассчитывал на благодарность. Получил отказ – снова как в тот раз и по той же причине: что он не ровня. Для Константинополя было немыслимо выдавать царевну за варвара и язычника. Даже германский император и король франков, оба христиане, незадолго перед тем при сватовстве получили точно такой же отрицательный ответ.
Тогда киевский князь провел операцию, которую можно было бы назвать «принуждением к браку». В 988 году он пошел войной на Крым и захватил важную греческую колонию Корсунь.
Оказавшись перед угрозой потерять богатый город, цесари-соправители Василий и Константин – делать нечего – пожертвовали одной из женщин императорского дома, своей сестрой Анной, дочерью знакомой нам Феофано. Девица все равно заневестилась – ей было уже двадцать пять лет. Летопись сообщает, что царевна «не хотяше идти» и говорила: «Луче бы ми сде [здесь] умрети», но женщин в те времена не спрашивали.
Судя по всему, условием брака был переход
