из мусульман, на 22 % – из итальянцев (в основном генуэзцев) и на 4 % – из армян [216].
Новые мигранты нуждались в домах и рынках сбыта. Мехмед II построил первые рыночные площади того, что впоследствии стало Большим базаром, который в последующие столетия превратился в обширный крытый рынок, включающий десятки улиц и тысячи лавочек. Там арабские, армянские, генуэзские, греческие, еврейские, турецкие и венецианские купцы продавали предметы роскоши, включая драгоценные камни, золото и серебро, а также текстиль, шелка, изделия из кожи и ковры. Это было предприятие, приличествующее богатому городу, открытому миру.
Многочисленные мигранты также нуждались в новых местах отправления культа и собраний: церквях, мечетях и синагогах, а также фонтанах, тавернах, суфийских ложах, гостиницах и общественных банях, медресе и университетах. Эти заведения тоже были построены, несмотря на то что город завоевали силой. В такой ситуации, согласно исламскому прецеденту, не должно быть разрешено строительство новых христианских или еврейских молитвенных домов, но они были.
Чтобы править новыми мигрантами, депортированными в город, и разнообразным по этническому составу населением, Мехмед II институционализировал веротерпимость, которую османы практиковали де-факто уже более века в Юго-Восточной Европе. Это было по меньшей мере за столетие до того, как в Западной и Центральной Европе стали терпимо относиться к религиозным меньшинствам. В первое десятилетие после завоевания Мехмед II назначил в столице империи лидеров признанных религий Османской империи – суннитского ислама, греческого православия, иудаизма и армянского христианства (Апостольской церкви). В XVIII и XIX вв. юрисдикция этих лидеров распространялась на всех представителей их религий в империи. Представителям этих религий было разрешено жить в соответствии с их собственной системой верований и практик. Мусульманским, христианским и еврейским лидерам была предоставлена привилегия ограниченных административных, финансовых и юридических полномочий для регулирования личных и духовных дел своих единоверцев.
Они контролировали судебные инстанции, судей, тюрьмы и агентов полиции, выносивших решения по личному праву (брак, развод и наследование), а также школы и семинарии, больницы, кладбища и молитвенные дома. В последующие столетия грекам, евреям и армянам даже разрешили устанавливать в городе печатные станки, прежде чем мусульманам было разрешено использовать свои собственные. Взамен от них ожидали повышения налогов для финансирования их религиозных учреждений и оплаты привилегий. Такая терпимость к разнообразию была выражением турко-монгольского и исламского наследия османов, на основе которого они создали империю, построенную на сохранении различий. Османы не стремились превратить всех подданных в мусульман или даже в османов, то есть в членов правящей элиты. Скорее, они создали институты, которые позволяли представителям иных религий вести религиозную и личную жизнь с минимальным вмешательством.
Мехмед II назначил муфтия, специалиста по исламскому праву. Он полагался на византийского раввина Моисея Капсали как на посредника с евреями в городе [217]. Он также назначил знакомого армянина, митрополита Бурсы Овакима, первым армянским патриархом, чтобы соперничать с католиками Эчмиадзина в Армении и Сиса в Киликии [218]. Греческим патриархом он объявил человека, которому мог доверять: антипаписта Георгия Схолариоса, также известного как Геннадий, – он выступал против объединения католической церкви с православной. Можно было рассчитывать, что он не поддержит крестовый поход за освобождение города [219].
Тот факт, что патриархи (и действительно, все церковные чиновники) были назначены султаном и что синод только подтверждал его выбор, продемонстрировал огромную власть, которую приобрел османский правитель в рамках этой системы толерантности и светского контроля над религиозной иерархией. Патриарх называл султана «законным императором», имеющим право вмешиваться в церковные дела, – право, которое ранее было предоставлено византийскому императору [220].
В то время как в бывшей Византийской империи император, как глава церкви, имел право назначать и увольнять греческого патриарха, мусульманский султан взял на себя эту обязанность, поскольку он был главой правительства.
Греческому и армянскому патриархам была предоставлена ограниченная юрисдикция в отношении церковных учреждений в столице империи и прилегающих регионах, ограниченный контроль над церковной собственностью, неисключительные полномочия в семейном праве и возможность собирать налоги с христиан [221]. Патриархи, служившие назначенными сборщиками налогов, упростили налогообложение своих прихожан и обеспечили лояльность христиан. Эта система была практичной и в том смысле, что она облегчала в противном случае обременительную задачу управления различными группами населения, облегчая поиск партнеров по сотрудничеству, которые собирали бы налоги и разделяли ответственность за управление. Греческие, армянские и еврейские суды не были отдельными и автономными, но являлись неотъемлемой частью османской правовой системы.
Но толерантность строится на иерархиях, и в религиозной иерархии империи ислам занимал высшую позицию. Терпимость – это выражение неравного отношения к власти. Султан, а не патриархи, имел право решать, в какой степени сохранятся видимые остатки христианского прошлого города. Мехмед II мечтал возвести собственную монументальную императорскую мечеть и дворцовый комплекс в центре Константинополя. Чтобы построить свою мечеть в 1463 г., он снес церковь Святых апостолов, где находились гробницы византийских императоров со времен Константина и размещался греческий патриархат, основанный им менее десяти лет назад [222]. Вторая церковь, служившая патриархатом, Паммакаристос, была преобразована в мечеть под названием «Фатих» столетием позже [223]. Комплекс мечети Мехмеда II объединил в себе молитвенный дом султана, династический памятник, ведущие образовательные учреждения империи, а также новый жилой и коммерческий район. Этот первый дворец, который впоследствии стали называть Старым дворцом, служил основной резиденцией женщин и маленьких детей династии. Мехмеда II не удовлетворил дворец, расположенный в центре города.
Дворец Топкапы: административный центр, в котором доминировали новообращенные
В качестве роскошного центра своей власти Мехмед II предпочел уединенный холм на краю полуострова, на месте бывшего византийского акрополя, простиравшегося до того места, где пролив Босфор впадает в Мраморное море [224]. Там между 1459 и 1478 гг. он построил свой второй, исключительно мужской новый дворец, или дворец Топкапы («Пушечные ворота»). Богато украшенная надпись дворца на внешних императорских воротах (Баб-и Хумаюн) отсылает к Мехмеду II в соответствии с его характером и характером его империи: в тюрко-монгольском стиле он называется «хан» и «султан», в исламском стиле как «тень Бога» и как правитель Азии и Европы, как «повелитель двух континентов и двух морей [Средиземного и Черного]».
Дворец Топкапы имел все отличительные черты тройственного наследия Османской империи: византийско-римского, тюрко-монгольского и мусульманского [225]. Во внешнем дворе дворца находилась бывшая церковь Святой Ирины, переоборудованная в арсенал. Как и его предшественники-сельджуки, султан наделил своих заместителей, называемых визирями, значительной административной и военной властью, и поэтому его новый дворец был разделен на внешний дворцовый комплекс для связей с внешним миром и внутренний комплекс, который включал участок, где он проживал
