Пройдя через площадь Бодуайе, он заметил, что навстречу ему идут пятеро мужчин, закутанных в плащи, и под этими плащами, по всей видимости, таилось оружие.
Пятеро в такой час — это было необычно. Реми отступил за угол дома.
Шагах в десяти от него мужчины остановились и, обменявшись сердечным пожеланием доброй ночи, разошлись. Четверо отправились в разные стороны, а пятый продолжал стоять, погрузившись в размышления.
В этот миг из-за облака выглянула луна и осветила лицо ночного гуляки.
— Господин де Сен-Люк? — воскликнул Реми.
Услышав свое имя, Сен-Люк поднял голову и увидел направлявшегося к нему человека.
— Реми! — вскричал он в свою очередь.
— Реми собственной персоной, и я счастлив, что могу не добавлять: “К вашим услугам”, ибо, как мне кажется, вы чувствуете себя прекрасно. Не будет ли нескромностью с моей стороны, если я поинтересуюсь, что ваша милость делает в этот час столь далеко от Лувра?
— По правде сказать, милейший, я изучаю по приказанию короля настроение города. Король сказал мне: “Сен-Люк, прогуляйся по улицам Парижа и, если ты случайно услышишь, что кто-нибудь говорит, что я отрекся от престола, смело отвечай, что это неправда”.
— А кто-нибудь говорил об этом?
— Никто ни словечка. И вот, так как скоро полночь, все спокойно и я не встретил никого, кроме господина де Монсоро, я отпустил своих друзей и собирался уже вернуться, как тут ты и увидел меня.
— Как вы сказали? Господина де Монсоро?!
— Да.
— Вы встретили господина де Монсоро?
— С отрядом вооруженных людей; их было не меньше десяти или двенадцати.
— Господина де Монсоро? Не может быть!
— Почему не может быть?
— Потому что сейчас он должен находиться в Компьени.
— Он должен, но его там нет.
— Но приказ короля?
— Вот еще! Кто же повинуется королю?
— Вы встретили господина де Монсоро с десятью или двенадцатью людьми?
— Совершенно точно.
— Он вас узнал?
— Я полагаю, да.
— Вас было только пятеро?
— Четверо моих друзей и я. Никого больше.
— И он на вас не напал?
— Напротив, он уклонился от встречи со мной, это-то меня и удивляет. Узнав его, я уже приготовился было к страшному сражению.
— И куда он шел?
— В сторону улицы Тисерандери.
— О! Боже мой! — вырвалось у Реми.
— В чем дело? — спросил Сен-Люк, обеспокоенный тоном молодого лекаря.
— Господин де Сен-Люк, сомнения нет, должно случиться большое несчастье.
— Большое несчастье? С кем?
— С господином де Бюсси.
— С Бюсси! Дьявольщина! Говорите, Реми, вы же знаете, я из его друзей.
— Какой ужас! Господин де Бюсси думал, что граф в Компьени.
— Ну и что?
— Он счел возможным воспользоваться его отсутствием.
— Значит, сейчас он?..
— У госпожи Дианы.
— А, — протянул Сен-Люк, — дело плохо.
— Да. Понимаете, — сказал Реми, — у господина де Монсоро, должно быть, появились подозрения, или ему их внушили, и он сделал вид, что уезжает, для того лишь чтобы неожиданно нагрянуть.
— Простите! — сказал Сен-Люк, хлопнув себя по лбу.
— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Реми.
— Здесь замешан герцог Анжуйский.
— Но ведь сегодня утром герцог Анжуйский сам устроил господину де Монсоро этот отъезд!
— Тем более! У вас хорошие легкие, мой славный Реми?
— Как кузнечные мехи, клянусь телом Христовым!
— В таком случае бежим, бежим, не теряя ни минуты. Вы знаете дом?
— Да.
— Тогда бегите впереди.
И молодые люди помчались по улицам со скоростью, которая сделала бы честь оленям, преследуемым охотниками.
— Он намного опередил нас? — спросил на бегу Реми.
— Кто? Монсоро?
— Да.
— На четверть часа примерно, — выдохнул Сен-Люк, перепрыгивая через груду камней высотою в пять футов.
— Только бы нам не опоздать, — с этими словами Реми вынул из ножен шпагу, чтобы быть готовым ко всему.
Диана, совершенно уверенная в отъезде мужа, без всяких опасений приняла Бюсси, спокойного, далекого от каких-либо подозрений.
Никогда еще эта прекрасная юная женщина не излучала такого сияния, никогда еще Бюсси не был таким счастливым. Есть мгновения — душа или, вернее, инстинкт самосохранения всегда ощущают их значительность, — есть мгновения, когда духовные силы человека сливаются воедино со всем запасом физических возможностей, пробужденных в нем его чувствами. Он сосредоточен на одном и в то же время успевает охватить все. Всеми своими порами впитывает он жизнь, и не догадываясь, что может лишиться ее с минуты на минуту, и не ведая о приближении катастрофы, которая отнимет у него эту жизнь.
Диану страшил завтрашний грозный день, и чем больше она старалась скрыть свое волнение, тем больше волновалась. Поэтому молодая женщина казалась особенно нежной, ибо печаль, проникая в недра всякой любви, придает ей недостававший дотоле аромат поэзии. Подлинно глубокому чувству веселье не свойственно, и глаза искренне любящей женщины чаще всего не сверкают, а затуманены слезами.
Диана начала с того, что остановила пылающего страстью молодого человека. Этой ночью она хотела объяснить ему, что его жизнь — одно с ее жизнью; она хотела обсудить с ним самые верные способы бегства.
Ибо одержать победу было еще недостаточно. Одержав победу, надо было бежать от гнева короля: ведь, по всей вероятности, Генрих никогда не простил бы победителю поражения или смерти своих фаворитов.
— И потом, — говорила Диана, обвив рукою шею Бюсси и не сводя глаз с лица любимого, — разве ты не самый храбрый человек во Франции? Разве тебе недостает славы? К чему тебе ее умножать? Ты уже и так настолько превосходишь всех остальных мужчин, что с твоей стороны было бы воистину невеликодушно желать еще большего возвышения. У тебя нет стремления понравиться другим женщинам, потому что ты любишь меня и побоялся бы потерять меня навсегда, не правда ли, Луи! Луи, защищай свою жизнь. Я не говорю тебе: “Подумай о смерти”, ибо мне кажется, что нет в мире человека настолько сильного, настолько могучего, чтобы убить моего Луи, не прибегая к предательству. Но подумай о ранах: ведь тебя могут ранить, ты это хорошо знаешь, ведь именно ране, полученной в сражении с теми же самыми людьми, обязана я знакомством с тобой.
— Будь спокойна, — смеясь, отвечал Бюсси, — я стану оберегать лицо, я не хочу, чтобы меня изуродовали.
— О! Оберегай себя всего. Пусть твое тело будет для тебя таким же священным, как если бы это было мое тело. Подумай, как бы ты горевал, увидев меня израненной, окровавленной. Так вот, те же муки почувствую и я при виде твоей крови. Будь осторожен, мой безрассудный лев, вот все, о чем я тебя прошу. Поступи так, как тот римлянин, историю которого ты мне читал в прошлый раз, чтобы меня успокоить. О! Сделай в точности, как он. Предоставь своим трем друзьям сражаться с их противниками, приди на помощь тому из них, кто будет больше в ней нуждаться, но если на тебя нападут двое или трое сразу — беги. Ты вернешься потом, как Гораций, и убьешь их каждого по отдельности.
