— Будь спокойна, — смеясь, отвечал Бюсси, — я стану оберегать лицо, я не хочу, чтобы меня изуродовали.
— О! Оберегай себя всего. Пусть твое тело будет для тебя таким же священным, как если бы это было мое тело. Подумай, как бы ты горевал, увидев меня израненной, окровавленной. Так вот, те же муки почувствую и я при виде твоей крови. Будь осторожен, мой безрассудный лев, вот все, о чем я тебя прошу. Поступи так, как тот римлянин, историю которого ты мне читал в прошлый раз, чтобы меня успокоить. О! Сделай в точности, как он. Предоставь своим трем друзьям сражаться с их противниками, приди на помощь тому из них, кто будет больше в ней нуждаться, но если на тебя нападут двое или трое сразу — беги. Ты вернешься потом, как Гораций, и убьешь их каждого по отдельности.
— Хорошо, моя любимая Диана, — сказал Бюсси.
— О! Ты отвечаешь мне, не вникая в мои слова, Луи. Ты смотришь на меня, но ты меня не слушаешь.
— Да, но зато я вижу тебя, и ты прекрасна!
— Бог мой, да о моей ли красоте сейчас речь! Речь идет о тебе, о твоей жизни, о нашей жизни. Послушай, то, что я собираюсь сказать тебе, — ужасно, но я хочу, чтобы ты это знал. Сильнее тебя это не сделает, но осторожнее — да. Так вот: я наберусь смелости и буду смотреть на ваш поединок!
— Ты?
— Я буду присутствовать при нем.
— Как так? Это невозможно, Диана!
— Возможно! Слушай, ты ведь знаешь: в соседней комнате одно окно выходит в маленький сад и наискосок от него виден турнельский загон для скота.
— Да, я помню это окно, оно футах в двадцати над землей, под ним еще железная ограда, В прошлый раз я бросал хлеб на ее острия, а птицы прилетали и расклевывали его.
— Из этого окна — понимаешь, Бюсси? — я тебя увижу. Главное, встань так, чтобы я тебя видела. Ты будешь знать, что я тут, ты даже сможешь взглянуть на меня. Ах, нет, я просто безумна, не смотри на меня: ведь твой противник может воспользоваться тем, что ты отвлекся…
— …и убить меня! Не правда ли? Пока я буду глядеть на тебя? Если бы я был приговорен, Диана, и мне предложили бы самому выбрать себе смерть, я выбрал бы эту.
— Да, но ты не приговорен, и речь идет не о том, как умереть, а, напротив, о том, как остаться в живых.
— Я и останусь в живых, будь спокойна. К тому же, уверяю тебя, у меня хорошая поддержка. Ты не знаешь моих друзей, а я их знаю: Антрагэ владеет шпагой не хуже меня; Рибейрак хладнокровен в бою, в нем кажутся живыми только глаза, которыми он пожирает противника, и рука, которой он наносит ему удары; Ливаро отличается тигриной ловкостью. Поверь мне, Диана, у нас замечательная партия, даже чересчур замечательная. Мне хотелось бы больше опасности, чтобы было больше чести.
— Что ж, я тебе верю, друг мой, и улыбаюсь, ибо надеюсь на тебя. Только слушай меня и обещай мне повиноваться.
— Обещаю в том случае, если ты не прикажешь мне уйти отсюда.
— Я как раз хочу обратиться к твоему трезвому уму.
— Тогда не надо было сводить меня с ума.
— Без каламбуров, мой прекрасный дворянин, покоряйтесь. Любовь доказывают покорностью.
— Что ж, повелевай.
— Милый друг, у тебя утомленные глаза, тебе нужно хорошенько выспаться. Уходи!
— Как, уже!
— Нет, я еще помолюсь Богу, а потом ты меня поцелуешь.
— Это к тебе надо обращаться с молитвой, как обращаются к святым.
— А ты думаешь, святые не молятся Богу? — сказала Диана, опускаясь на колени.
Взор ее, устремленный ввысь, словно бы проникал сквозь потолок и кровлю дома: казалось, он искал Бога там, в синей глубине небосвода, а слова рвались прямо из сердца.
— Господь мой, — молила она, — если Ты желаешь, чтобы раба Твоя была счастлива и не умерла от отчаяния, защити того, кого Ты поставил на пути моем, дабы я его любила, и любила лишь его одного!
Она уже произносила последние слова, и Бюсси наклонился, чтобы обнять ее и привлечь ее лицо к своим губам, когда внезапно со звоном вылетело одно из оконных стекол, а за ним и вся рама, и они увидели, что на балконе стоят трое вооруженных людей, а четвертый перелезает через перила. Лицо его было закрыто маской, в одной руке он держал пистолет, в другой — обнаженную шпагу.
На миг Бюсси оцепенел, застыл, потрясенный страшным криком, который вырвался у Дианы, бросившейся ему на шею.
Человек в маске подал знак, и три его спутника сделали шаг вперед. Один из этих троих был вооружен аркебузой.
Левой рукой Бюсси отстранил Диану, а правой в то же мгновение выхватил из ножен шпагу.
Потом, собравшись с мыслями, он медленно опустил ее, не теряя из виду своих противников.
— Вперед, мои удальцы! — произнес мрачный голос из-под бархатной маски. — Он уже наполовину мертв от страха.
— Ты ошибаешься, — ответил Бюсси, — страх мне неведом.
Диана рванулась было к нему.
— Отойдите в сторону, Диана, — сказал он твердо.
Но она, вместо того чтобы повиноваться, снова бросилась ему на грудь.
— Так меня убьют, сударыня, — сказал он.
Диана отошла, оставив Бюсси лицом к лицу с врагами.
Она поняла, что может помочь своему возлюбленному только одним способом: безропотно подчиняясь.
— А-а! — сказал мрачный голос. — Это и в самом деле господин де Бюсси, а я-то, простак, не хотел верить. Вот это друг! Замечательный друг, настоящий.
Бюсси молчал. Кусая губы, он оглядывал комнату, чтобы оценить, какие у него возможности для сопротивления, когда дело дойдет до схватки.
— Он узнает, — продолжал голос, насмешливый тон которого делал еще более странным его низкое, мрачное звучание, — он узнает, что главный ловчий в отъезде, что жена осталась одна, что ей, быть может, страшно, и является составить ей компанию. И когда же? Накануне поединка. Я повторяю: вот настоящий, замечательный друг!
— А! Это вы, господин де Монсоро, — сказал Бюсси. — Прекрасно. Сбросьте вашу маску. Я уже знаю, с кем имею дело.
— Я так и поступлю, — ответил главный ловчий.
И он отшвырнул свою черную маску далеко в сторону.
Диана слабо вскрикнула.
Бледность графа была похожа на бледность мертвеца, улыбка его была улыбкой демона.
— Вот так. Пора кончать, сударь, — сказал Бюсси. — Мне не по душе лишние разговоры. Произносить речи перед дракой — это годится для героев Гомера, на то они и полубоги, а я человек, но, заметьте, человек, лишенный страха. Нападайте, или прочь с дороги!
Монсоро ответил хриплым, пронзительным смехом, который заставил Диану вздрогнуть, а Бюсси привел в ярость.
— Прочь с дороги! — повторил молодой человек, и кровь, прилившая до этого к его сердцу, бросилась ему в голову.
— Ого! Прочь с дороги? — воскликнул Монсоро. — Кажется, вы так сказали, господин де Бюсси?
