— Блеф! — буркнул Ринг.
— Нет, только выгодная сделка. Я должен иметь твердую гарантию, что не останусь в дураках или меня не подстрелят где-нибудь на обочине дороги.
— Слово немецкого офицера, — твердо сказал Ринг. Клос искренне рассмеялся:
— Вы шутите, господин полковник! Что мне ваше офицерское слово?!
— Архив спрятан в замке Эдельсберг.
— Об этом знает даже американская разведка, — ответил с иронией Клос.
— От Инги, да? Это все Марта выдала… А Инге известно, кто убил Марту?
— Нет, этого она не знает, — ответил Клос.
— А вы?
— Мне известно. Хотя этот человек неплохо играл свою роль. Вы не боитесь его?
Собеседники молча смотрели друг на друга. Тот человек, о котором оба теперь думали, находился где-то здесь, в городе, он был опасен для Ринга. Но для Клоса это был верный шанс… Да, верный, но воспользоваться им Клос не желал.
— Чушь! — бросил резко Ринг. — Хотя, сказать по правде, я не хотел бы непредвиденных осложнений.
— Где конкретно спрятан архив в замке? Полковник все еще колебался.
— Допустим, что архив укрыт в парке замка Эдельсберг, в подвале старой часовни. Этого вам достаточно?
— Какие доказательства?
— Вы, кажется, шутите, капитан Клос?
«Выигран ли раунд?» — подумал Клос. Он не был уверен, что Ринг сказал правду. Но если это все-таки правда, то как он сможет использовать признание Ринга? И успеет ли он вообще принять какие-либо меры, чтобы Ринг и американский агент Элькен не вывезли архивные документы?
С севера снова доносился грохот артиллерийской канонады. По улицам города двигались немецкие орудия, бронетранспортеры, шла пехота, но эта пехота, как увидел Клос из окна, выглядела изрядно потрепанной в боях и значительно более приунывшей, чем те передовые отряды, которые недавно занимали Бишофсфельд. Пожилые солдаты и желторотые юнцы в обвисших мундирах в молчании продвигались в направлении линии фронта, который снова подступал к городу.
Ринг приказал Берте привести Анну-Марию. Американка, едва вошла в комнату, сразу же догадалась, что сделка состоялась. Сказала, что с удовольствием выпила бы кофе и даже чего-нибудь покрепче, ибо в той кладовке было отвратительно душно и тесно. Обращалась она только к Рингу, считая его уже своим подчиненным.
Клос с любопытством наблюдал за властной и самоуверенной Элькен, за сникшим и не протестующим Рингом. Полковник вызвал Берту и отдал распоряжение. Потом все уселись за стол и начали разговор о конкретных делах.
Анна-Мария любила точность. Она спрашивала Ринга о наличии грузовиков, об охране и о возможности движения в юго-западном направлении. Выразила недовольство, что Ринг не слишком хорошо знает обстановку на фронте и не может ничего сказать о расположении советских и польских войск. Ринг сначала несмело, а потом все настойчивее стал возвращаться в разговоре к вопросам гарантий. Это все сильнее беспокоило его, ибо Элькен как-то уходила от этой темы. Ее больше всего интересовал архив и отправка его к американцам.
— Доставите архив и сдадитесь в плен американцам, — сухо, почти в приказном тоне сказала Анна-Мария.
— Мы должны быть уверены. Нам необходимы гарантии.
— Ни у кого теперь нет уверенности, господин Ринг, и у меня тоже. Кроме того, у вас нет выбора. Что же касается гарантий, то получите их на месте, когда доставите архив.
— Мы, немцы, будем воевать до конца, — бравировал полковник.
— Воюйте, если вам хочется, за своего фюрера и великий рейх, который уже распадается, как карточный домик.
— Не забывайте, госпожа Элькен, что мы можем уничтожить архив и ликвидировать вас, как агента вражеской разведки.
— Этого вы, господин Ринг, не сделаете. Вам это невыгодно. Война уже проиграна Германией, и кто знает, чем это кончится. Может быть, мы понадобимся друг другу.
— Блеф, — пробормотал Ринг.
— Все мы понемногу блефуем, — рассмеялась Анна-Мария. — У меня, как видите, карты не крапленые.
В эту минуту Берта внесла на подносе кофейник, бутылку вина, две чашки и две рюмки. Обвела удивленным взглядом сидевших за столом.
— Подайте еще один прибор, — бросил Ринг, даже не взглянув на Берту.
Клос подумал, что полковник Ринг допустил серьезный промах. Достаточно было посмотреть на Берту, чтобы понять, что делается в душе старой кухарки. Она молча вышла из комнаты, чтобы через минуту вернуться с третьей кофейной чашкой и рюмкой.
Клос был почти уверен, что Берта, которая снова над своей кроватью повесила портрет фюрера, пойдет теперь в немецкую комендатуру на центральной площади города. С минуту он колебался, не предостеречь ли Ринга, но понял, что тем самым может допустить непоправимую ошибку. Судьба полковника Ринга мало беспокоила Клоса. Главное — это архив, и еще… и еще он должен был обезвредить Анну-Марию Элькен, которая, казалось, совсем не замечала его. Не обратила она внимания также на выражение лица Берты, не увидела ненависти в глазах старой женщины.
«Союзница, — подумал Клос, — серьезный противник, но допустила ряд существенных ошибок, которые могут дорого обойтись ей».
Он выпил рюмку терпкого вина, встал из-за стола и отошел к двери.
— Куда вы, Клос? — грозно спросил Ринг. — Скоро все мы выйдем из этого дома, вот только подъедут грузовики и охрана.
— Господин полковник уже успел позаботиться о грузовиках и охране? — усмехнулся Клос.
— Не беспокойтесь. Это мое дело.
— Обо мне тоже не беспокойтесь, полковник Ринг.
Инга находилась в своей комнате. И когда Клос вошел, девушка стремительно сорвалась с дивана. Ее глаза были наполнены слезами.
— Оставьте меня в покое! — крикнула она.
Клос присел на диван и притянул к себе Ингу. Ему жаль было эту девушку. Он видел, как она переживала смерть Марты Стаудинг, и был благодарен ей за то, что она спасла его.
Воспитывал Ингу отец — фанатичный гитлеровец. Она училась в немецкой школе и ходила на собрания гитлеровской молодежи, однако в ней осталось еще что-то благородное, и это рождало надежду…
— Ты видела Берту? — спросил Клос.
Инга молчала. Клосу было известно, что кухарка Берта заглядывала к ней в комнату, а потом вышла в город. Это было совсем недавно. Она не разговаривала с девушкой. И вообще эта старая женщина не имела желания с кем-либо разговаривать. Предпочитала оставаться в одиночестве.
— Слушай, Инга, — сказал Клос, — уходи из этого дома. Спрячься на время у какой-нибудь подруги или знакомых.
— Я? Зачем? — Ее глаза заблестели. — К чему эта забота? Вы беспокоитесь о моей судьбе?
