Вдруг он повернулся к дону Рамону.
– А ей… по… повезло!
– Кому, ваше величество? – удивленно спросил дон Рамон.
– Что… она… так… так кра… красива.
Угрюмый дон Рамон отметил про себя, что за все утро Карл впервые снова начал заикаться.
Итак, этой Зефирине Фарнелло удалось смягчить сердце человека, которого все считали сделанным из мрамора. Дон Рамон был уверен, что Карл испытывает гораздо более сильные плотские чувства к женщинам, чем можно было бы подумать. Советник был одним из немногих, кто знал, что король оставил во Фландрии внебрачную дочь и что еще одна у него появилась в Кастилии, до женитьбы.
Дон Рамон гордился этим. По его мнению, мужчина, будь он даже королем, должен обладать темпераментом.
– Да, ваше величество, мадам Фарнелло одна из самых красивых женщин, которых мне доводилось встречать. Я их хорошо знаю. И эта, насколько я могу судить, смотрела на ваше величество по-особому…
Дон Рамон смутился, но взгляд Карла развязал ему язык.
– Я хочу сказать, сир, что мадам Фарнелло не осталась равнодушна к чарам вашего величества.
– Пре… презренный льстец! – прошептал Карл. Но ему не удалось скрыть удовольствия.
Это был уже не властитель всемирной монархии, а очень молодой человек, поглощенный приятными мыслями, присущими его возрасту.
– Я советую вашему величеству остаться в Мадриде еще на один день и… одну ночь, чтобы закончить многочисленные дела и дать возможность княгине Фарнелло должным образом отблагодарить ваше величество за его благодеяния, – предложил дон Рамон, не утаивая истинного смысла своих слов.
На какую-то секунду Карл заколебался. Он слишком хорошо знал, как поступили бы его «братцы» Франциск и Генрих, бесстыжие охотники за юбками. Искушение было столь велико, что на его виске вздулась вена.
Однако, не вняв голосу юности, Карл Улыбчивый напустил на себя холодное выражение Карла Сурового и, проронив свое обычное:
– Estoy determinado[44], – вошел в молельню.
ГЛАВА XIII
МОЛИТВЫ НА «ФРАНЦУЗСКИЙ МАНЕР»
– Salut! Sardine[45]!
Зефирина открыла глаза. Верный своему обещанию, Гро Леон вернулся, чтобы разбудить ее. Она потянулась и села. Вокруг нее в. королевской приемной испанская стража, французские рыцари, фрейлины Маргариты, – все еще спали, растянувшись прямо на полу, прикорнув в кресле или на табурете.
Зефирина, насколько это было возможно, привела себя в порядок. Завернувшись в плащ, она проспала не более двух часов, но не чувствовала усталости.
– Setvileur! Saucisse[46]! – прокаркал Гро Леон.
Таким образом он требовал ласки. Проворным пальчиком она потрепала его по серому затылку. Она собиралась спросить, хорошо ли Коризанда спала в гостинице, но тут ее тронула за плечо мадам Буази Д'Ормез.
– Вас просит его королевское высочество в комнату его величества…
Зефирина сделала знак Гро Леону смирно сидеть там, где он находился, то есть на дородном заду толстухи Невиль, и последовала за мадам Д'Ормез, перешагивая через лежащие вповалку тела.
Спящие тем временем начали просыпаться, оглашая комнату звучными зевками. Испанский сержант не пропускал Зефирину до тех пор, пока не обыскал ее. Она не могла сдержать краски стыда, почувствовав, что мужские руки ощупывают корсаж и складки кринолина.
– Уверяю вас, сеньор, что со мной нет аркебузы, – не смогла удержаться от насмешки Зефирина.
– Это приказ, сеньора, – лаконично ответил унтер-офицер.
Убедившись в ее мирных намерениях, он открыл дверь, за которой находилось четверо солдат, вооруженных до зубов.
– Зефирина, дитя мое!
Лежа в кровати, король протягивал к ней руки. Зефирина удивленно посмотрела на Франциска I. Живой взгляд, насмешливо сморщенный нос, свежий цвет лица – можно было подумать, что он готов вскочить на лошадь.
Маргарита, наоборот, казалась изнуренной, возможно потому, что бедная принцесса не сомкнула глаз у постели брата всю ночь.
– Сир, – произнесла Зефирина, целуя королю руку, – я счастлива видеть ваше величество в прекрасном здравии.
– Благодаря тебе, – пробормотал король себе в бороду так быстро, что только Зефирина и Маргарита расслышали его. – Благодаря Божественному провидению, – сказал он уже громко. – Преклони колени, дочь моя, помолимся вместе, как бывало раньше.
Зефирина знала, что при случае король становился набожным, но святошей его никто бы не назвал, и она никогда не молилась вместе с ним. Встав на колени рядом с постелью, она с беспокойством подумала, что, несмотря на внешнее улучшение, лихорадка может вернуться.
Брат Маноло, испанский монах, с мрачным взглядом настоящего инквизитора, и отец Жюльен, французский священник, с добродушным лицом, не покидавшие королевскую спальню всю ночь в ожидании кончины больного, приблизились.
– Спасибо, святые отцы, – вздохнул Франциск I, – мы хотим дать девятидневный обет деве Марии, матери Божьей в три голоса с моей дорогой сестрой и с этой набожной девочкой, как мы часто делали по вечерам во Франции в Шамборе, правда, отец Жюльен?
Франциск говорил назидательным тоном. Можно было подумать, что он проводил в молитвах вечера в долине Луары… Тогда как на самом деле этот юбочник предавался бесчисленным любовным утехам!
Зефирина не переставала изумляться. Позабыв об адском пламени, полагающемся за бесстыдную ложь, отец Жюльен заявил:
– Ах, ваше величество, молитва в три голоса – это самое лучшее, ибо она произносится во имя Отца, Сына и Святого Духа. – И отец Жюльен трижды осенил себя крестным знамением.
Зефирина подумала, что почтенный французский священник несколько переусердствовал. Но намерений его угадать не смогла, видимо, брат Маноло попал в расставленные ему сети.
– Клянусь нашей матерью Церковью, я очень заинтересован, ведь здесь в Испании мы не знаем молитвы в три голоса…
– Это, почтенный отец, молитвы на французский манер! – сладко проговорил Франциск I, а закончил прямо-таки ангельским голосом:
– Отец Жюльен научит вас. А потом, если вам понравится, вы сможете повторить ее моему дорогому «брату» Карлу.
Брат Маноло перекрестился, отец Жюльен – тоже, их примеру последовали Франциск, Маргарита и, разумеется, Зефирина.
– Благословите меня, отец мой, прежде чем мы возблагодарим Богоматерь за наше чудесное исцеление, – попросил Франциск I, сложив руки.
Отец Жюльен подошел к королевской кровати.
– Во имя Отца нашего, благославляю ваше величество, ибо сердце ваше чисто, а намерения похвальны.
С живостью, которой Зефирина не ожидала от грузного священника, он увлек за собой брата Маноло, сержанта и солдат, все они встали на колени возле окна. По приказанию брата Маноло остальные стражники сделали то же самое.
