Торговцы рабами чесали затылки. Раз хороший урожай в степи, значит, татарских рабов на рынке будет мало – мальчиков у кипчаков продают только при крайней нужде. Получается, в Тану лучше и не ехать, а покупать черкесов, которых привозят с гор. Там всегда полно лишних ртов.
Те, кто плыл за рабами, должны были причалить в Матреге, на берегу Боспора Киммерийского. Занесенные волей ветров в Мапу, они восприняли это как дар небес. Именно отсюда лежал самый удобный путь в Копу, где черкесские рабы стоили дешевле всего. Большинство решило сойти на берег именно здесь. После того как войска Джанибека закрыли подходы к Каффе, многие корабли стали приходить сюда, поэтому отправиться с товаром в обратный путь будет несложно. Тем более, что не обязательно ехать в Копу, умножая расходы платой за повозки и неизбежную в торговле рабами охрану. Зря, что ли, в бухте уже стояли маленькие здешние суденышки? Сюда везли морем рабов с кавказского берега.
Первые партии уже ждали покупателей. Один из купцов, побывавших на берегу, успел прицениться и теперь сердито рассказывал товарищам:
– Дорого просят! Знают, сволочи, что на рабов сейчас спрос, а в Тане – пусто. Да и спешить им некуда. Кораблей на Константинополь и Трапезунд пока нет, кормежка здесь недорогая. Можно и подождать месяц-другой с большими партиями. А тем временем, глядишь, и поодиночке кое-кого продадут.
Уже к вечеру все торговцы рабами покинули корабль, чтобы наступающей ночью высыпаться на мягких постелях здешних постоялых дворов.
Помощник капитана, ездивший платить за стоянку, привез с собой свежей зелени, прекрасного сыра и даже еще не остывших лепешек, купленных прямо на причале. В его лодке лежали и две живые овцы, которые вскоре стали нашим ужином. Он был доволен. На место съехавших купцов утром должны были погрузиться новые попутчики: какой-то торговец рабами из здешних решил воспользоваться случаем и перевезти свой товар в Матрегу. Там он ожидал лучших цен. Партия была немаленькая, и капитан с вечера стал готовить трюм.
Купец был суровый и мрачный человек, словно созданный для торговли живым товаром. Он и походил больше на разбойника с большой дороги. Под стать ему оказались слуги: крепкие молчаливые люди, изредка перекрикивающиеся между собой на незнакомом хрипящем наречии. Рабов погрузили рано утром, перекрыв, чтобы никому не мешать, на это время выход на палубу. После этого слуги тоже исчезли в трюме.
Капитан на мой вопрос охотно сообщил, что это зикх. Мы их именуем черкесами, но в здешних горах полно всяких племен, которые зовутся так же, хотя даже не понимают языки друг друга. Он приплыл недавно морем из поселения, лежащего в нескольких днях пути к востоку.
– В тех краях мало хороших бухт. Горы выходят к самому морю, и плавать опасно. Рабов ведут горными тропами и грузят на небольшие плоскодонные суденышки, – он показал на кораблики, стоящие на якоре неподалеку. – На них очень удобно подходить к берегу, но не дай бог попасть в шторм в открытом море.
Разговор между тем перешел на фазанов. Оказалось, что в Мапу, помимо всего прочего, привозят из недальних гор этих красивых птиц и продают недорого на местных базарах. Где-нибудь в Константинополе за такую птицу любители изысканных блюд могут отвалить целый кошелек серебра. Здесь можно полакомиться царским кушаньем за смешную цену.
Мысль попробовать изысканное царьградское лакомство, хоть и за несколько дней пути от самой империи, пришлась мне по душе. Обидно, если единственным воспоминанием о кухне ромеев останется несвежее мясо в харчевне. Тем более что представлялся случай угостить патриарших посланников, с которыми нам предстоял еще долгий совместный путь.
Пересыпая серебро в ладонь капитана, я с ужасом подумал, сколько же эти фазаны стоят в Константинополе, если эта сумма считается маленькой.
Корабль вышел из гавани и взял курс на запад. В Матрегу он должен был прийти на следующий день. Берегом на путь ушло бы три дня пути, да и места там ненадежные. Море близко отовсюду. Мало ли кто может наскочить по этой дороге, на которой не остается следов? Рука хана Джанибека сюда не дотягивается.
За вином и жареными фазанами один из греков вспомнил, что где-то в этих краях некогда бесследно пропал и генуэзец Сигурано Салваиго, прозванный Шакраном. Пропал вместе с кораблем, экипажем и товаром. Сгинул бесследно, словно и не было его. Одни грешили на хана Узбека, другие – на здешних разбойников.
Солнце клонилось к закату, и берег за бортом становился все более темным и мрачным. Разговоры о генуэзцах и скрытых опасностях разбудили в глубинах души забытые страхи. Снова полезли в голову мысли об интригах и кознях. Чтобы отогнать их, я ушел на нос корабля, который был устремлен на опускающееся в море солнце. Светило уже совсем уходило за горизонт, залитый закатным золотом, и я подумал: вдруг мне посчастливится увидеть последний зеленый луч, приносящий удачу.
Сзади, за кормой, во мраке наступающей ночи уже утонули горы. Мы видели только их край, но бывалые путешественники рассказали, что дальше на восход они вздымаются до самого неба и покрыты вечными снегами. Те самые горы Каф, про которые рассказывают сказочники. Туда на зиму уходит царица змей со своим змеиным народом. Пристанище джиннов.
Где-то за ними лежит гора из снега и льда, преодолеть которую можно лишь за пятьсот лет. Она загораживает дорогу в ад. Так говорилось в сказке. Сказки всегда рассказывают о неведомом. Только они плохие советчики в час сомнений.
Сура «Каф» есть в Коране. Может, там я найду совет? Мысленно повторяемые аяты о вечной жизни и неверии в воскрешение, об ангелах, записывающих деяния, и истине, открывающейся только со смертью, внезапно остановились на словах: «Я не сбивал его с пути! Он сам находился в глубоком заблуждении!»
XIV. Мальчик, объевшийся слив
Меня отвлек шум за спиной.
– Это ромейский корабль! – зло выговаривал капитан. – Здесь действуют законы империи и никому не позволено своевольничать!
– Если эта болезнь заразная, уже к утру на твоем корабле будут действовать только законы царства мертвых! – отвечал другой голос с сильным чужеземным выговором. Это был купец-работорговец.
– Я не могу позволить выбросить за борт живого человека! – упорствовал капитан.
– Я хозяин товара. Я говорю тебе, что он умер. Мои люди выбросят тело за борт. – Купец не скрывал нетерпения и досады. – Мы теряем время. Он загадит весь трюм и заразит других. Ты забыл, что отвечаешь за жизнь всех находящихся на корабле.
С этими словами работорговец сделал безмолвный жест рукой, и двое его угрюмых подручных вытащили на палубу скорчившегося человека. Даже на морском ветру ощущался сильный запах нечистот.
Вход в трюм был совсем рядом с местом, на котором я стоял, и мне хорошо было видно лицо несчастного. Это был подросток, почти еще мальчик.
Увидев меня, капитан пояснил:
– Его скрутило внезапно. Сильный понос. Нельзя держать его в трюме с остальными.
Услышав эти слова, мальчик вдруг сказал по-гречески:
– Я ел сливы. Это от слив.
Великая вещь – слово. Только что я видел перед собой всего лишь безмолвного раба, без судьбы и имени, а стоило ему заговорить на понятном мне языке, как он превратился в человека. Меня охватила жалость. Однако в голову пришел лишь глупый вопрос:
– Где ты взял сливы весной?
– На земле, – тихо ответил больной. – У кого-то порвался мешок с сушеными сливами, и я их поднял.
С этими словами он снова скорчился и схватился за живот.
– Если он просто наелся слив, то не заразен, – сказал я.
Работорговец впился в меня злобным взглядом:
– Да? А если он врет?
– В трюм ему в любом случае нельзя, – вмешался капитан. – Положите его на палубе.
– Все равно сдохнет к утру! Да еще всю палубу загадит! – Купец шагнул к мальчику и пнул его. Тот застонал.
– Продайте его мне! – вмешался я. За мгновение до того подобная мысль даже не приходила в голову.
