прошла мимо Валерия, чтобы вывести его из комнаты. Нумидий лег с закрытыми глазами и тихо похрапывал. Валерий воспользовался случаем, чтобы изучить картину Лукулла, изображающая капитуляцию. Это было замечательное произведение искусства. Художник умело использовал ряды окружающих легионов, чтобы привлечь внимание к группе в центре. Клавдий был одет в пурпурный плащ и восседал высоко на спине слона, сверкающего в золотых доспехах. Перед ним стояли на коленях одиннадцать фигур, десять мужчин и одна женщина, и художник каким-то образом ухитрился, лишь с малейшим приукрашиванием, передать их царское происхождение. Выражения их лиц варьировались от легкого беспокойства до откровенного страха.
Киран подошел к нему. — Прасутаг, мой король. Он указал на фигуру в центре коленопреклоненного ряда. — Его жена Боудикка стояла рядом с ним в тот день, чтобы разделить его бремя, но художник проглядел ее.
— И она поблагодарила бы его за это! — Голос принадлежал Энид, которая теперь сидела прямо на своем диване, перебирая орехи в меду на столе перед ней. — Боудикке не нужно напоминать о бесчестии ее народа.
— Прости мою жену. Она замечательная женщина, но иногда она забывает свое место, — с улыбкой сказал Киран.
— Не верьте ему, трибун, — вмешалась Энид. — Она очень хорошо знает свое место. Но, в отличие от одной из ваших римских жен, она имеет право на свое мнение и имеет право его высказывать.
— А это, — Киран снова указал на картину, — царь Когидубн, власть которого теперь распространяется на атребатов, регнов и кантиаков. Я когда-то думал убить его. — Последняя фраза была сказана как ни в чем не бывало, и сначала Валерий подумал, что ослышался. Киран грустно улыбнулся. — Он предал нас, предал Каратака. Если бы атребаты встали и сражались с остальными, кто знает, возможно… — Он слегка пожал плечами. — Но это в прошлом. Мы должны относиться к жизни такой, какая она есть, а не такой, какой мы хотели бы ее видеть.
Взгляд Валерия привлекла фигура в развевающемся синем платье. Художник сделал ее красивой так, как не может быть красивой ни одна настоящая женщина. — А кто это?
Киран колебался, и Валерий почувствовал, как его взгляд метнулся к жене. — Это королева бригантов Картимандуя, — сказал бритт. Валерий услышал, как позади них насмешливо фыркнула Энид. — Она опоздала на церемонию, но одной из первых осознала преимущества римского правления.
— Она предательница. — Голос Мейв доносился из дверного проема и казался неестественно громким в маленькой комнате.
— Моя жена – не единственная дама, не знающая своего места, — мягко сказал он. — Тебе следует повидаться с отцом, дитя. — Валерий увидел, как ноздри Мейв раздулись при слове «дитя», но авторитет Кирана был достаточно силен, чтобы побороть ее гнев. В последний раз сверкнув глазами, она повернулась и снова вылетела из комнаты, а Энид последовала за ней по пятам. Валерий чувствовал себя обманутым.
— Теперь я искренне прошу у вас прощения и терпения. — Киран нахмурился и взглянул на Нумидия, но инженер по-прежнему не обращал внимания ни на что вокруг. — Лукуллу было бы плохо, если бы в Колонии узнали, что его дочь употребила это слово в связи с Картимандуей. Никто у римлян не пользуется большим уважением, чем она, однако, поскольку я считаю вас своим другом и очень особенным римлянином, я скажу, что ее репутация среди ее соотечественников менее приятна. Мейв молода, а молодые, по крайней мере среди нашего народа, хотят, чтобы их голоса были услышаны, даже если то, что они говорят, иногда глупо или обидно.
Он вернулся к картине. — В тот день наш мир изменился, но некоторые из нас до сих пор не осознают реальность. Я часто задавался вопросом, почему мой двоюродный брат хочет повесить на стене изображение величайшего позора своего народа. Он говорит, что это прекрасная картина прекрасного художника, и в этом есть некоторая заслуга. Но я думаю, правда в том, что ему нужно каждый день напоминать себе, что жизни, которую он когда-то знал, больше не существует, и что он должен надеть свою римскую одежду, римскую обувь и занять свое место в Колонии как римлянин, потому что для него нет другого пути.
Кивнув, Киран присоединился к жене. Валерий неохотно вышел в ночь и подождал, пока из конюшни выведут его лошадь. На мгновение он постоял рядом с животным, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. Свет полной луны залил округу серебром, а вдалеке он услышал жалобный крик охотящейся совы.
— Мы считаем, что сова – посланник богини. — Она была частично спрятана в тени дверного проема, где, должно быть, ждала, пока слуга не ушел. — Встреча с ней может быть хорошим предзнаменованием или плохим. — Голос у нее был медовый; вспышка гнева, случившаяся несколькими минутами раньше, могла никогда не случиться.
— Это очень похоже на послание от наших богов, — ответил он, думая о гадании у ступеней храма. — Признаки могут быть хорошими или плохими, но они никогда не бывают ясными. Иногда приходится решать самому.
Он почувствовал ее улыбку. Он хотел, чтобы она вышла на свет.
— Мне сказали извиниться за свое поведение. — Теперь голос был пародией на голос маленькой девочки, а в словах слышалась легкая дрожь. Это произвело на него странное тревожное впечатление. — Вы гость моего отца, и он считает, что я вас чем-то оскорбила. Я не собиралась. Мой дядя говорит мне, что я должна научиться контролировать свой язык.
— Ваш дядя – хороший человек.
Небольшое колебание. — Да, но иногда он слишком честен.
Теперь настала очередь Валерия улыбаться. — Может ли человек быть слишком честным?
— О, да. Потому что за всякую честность приходится платить. — Голос девушки пропал, и это было сказано с женской уверенностью. — Однажды Киран может счесть это слишком высоким.
— Могу я увидеть вас снова? — Он даже не был уверен, что произнес эти слова; конечно, он не сформировал их в своей голове. Но они, должно быть, они были сказаны, потому что она громко ахнула от удивления. Когда он посмотрел на дверной проем, он был пуст, но он чувствовал, что она все еще там, в тени. Он подождал, и прошла почти минута.
— Это вызовет… осложнения. — Из темноты донесся шепот. — Но…
— Но?
Еще одна долгая пауза заставила его подумать, что она ушла.
— Но, если
