— Клянусь стаей Одина, искать Лейфа в этом краю то же самое, что искать наконечник стрелы в снегу, — проворчал франк. — Холод пронизывает этот плащ, как шумовку.
— Будем плыть вверх по реке два дня, — заметил Эйрик тоном, не допускавшим возражений. — Мы обещали Скьольду привезти его брата. Если что и заставит нас отступить, то только не холод.
Дядя Бьярни умерил пыл викинга.
— Холод — нет, Эйрик. А вот незнание той страны, в которую мы вступаем, — да.
— Сначала два дня будем плыть по реке. Дейф и Омене-ти обязательно оставят какие-нибудь следы, и мы встретим скрелингов, которые что-нибудь расскажут.
Вновь воцарилось молчание, и каждый погрузился в свои мысли. Эйрик знал, что Бьярни прав. Нельзя было не признать, что этот Винеланд им не поддавался. Высадившись в Гренландии, они увидели страну, похожую на Исландию, страну без тайны, со знакомыми пейзажами. Здесь же все было безграничным, безмерным. Реки, леса, расстояния. А что они знали о людях? Ничего или почти ничего. Даже Виннета-ка и его соплеменники, принявшие их с таким благородством, были неприступны, как скалы. Лейф и, возможно, Тюркер сумеют когда-нибудь проникнуть в секреты умов и сердец скрелингов, ну а пока…
— Лейф отважился, — выпалил Эйрик.
— Лейф сейчас в возрасте всяческих дерзаний, Эйрик…
— Мне не нравится, когда ты так говоришь, Бьярни Турлусон. В тебе как будто что-то надломилось.
Тюркер, потеряв интерес к разговору, машинально следил за берегом… Вдруг он прищурился.
— Как будто бы лодка на реке. Пока это всего лишь точка.
— Какое-нибудь бревно несет течением, — поправил его дядя Бьярни.
Тем не менее, снедаемые ожиданием, они оставались возле борта. Вскоре последние сомнения исчезли. К ним плыла пирога скрелингов. Они отчетливо различали стоявшего на колене гребца.
Человек поднял руку, приветствуя их.
Тюркер первым узнал Омене-ти. Викинги переглянулись, встревоженные. Неужели с Лейфом случилось несчастье?
Расстояние, разделявшее дракар и лодку, быстро сокращалось.
Дядя Бьярни приказал убрать парус. «Большой змей» принялся дрейфовать, и скрелинг пристроился к левому борту.
На дне пироги, под медвежьей шкурой, что-то шевелилось. Очевидно, какой-нибудь раненый зверь!
— Хо-о-о, Омене-ти! Что ты сделал с Лейфом Турлусоном?
— Хо-о-о, Тюркер!
Оставив вопрос франка без ответа, Омене-ти бережно приподнял медвежий мех, и изумленным взорам викингов явился маленький Эйрик. На ребенка дохнуло холодом, и он заплакал.
— Лейф сказал мне: «Ты передашь карапуза в руки отца викингов».
У Эйрика Рыжего сдавило от волнения горло, но он и не думал скрывать своего смятения. Он неловко взял бесценный сверток, что протягивал ему Омене-ти.
— Ты — сын Новой Земли, Эйрик, сын викингов и скрелингов. Пусть боги обеих рас одарят тебя доблестью и честью.
Он высоко поднял ребенка в холодном свете, омывавшем реку.
— Человечек, жизнь открывается перед тобой, как нетронутое снежное поле.
Викинги втащили пирогу на борт «Большого змея», и Омене-ти стал рассказывать Тюркеру о встрече с Пурпурным Облаком и о том, как Лейф отправился в лагерь шаванос. Тюркер переводил для всех, и его рассказ принимал вид эпической песни.
— Пурпурное Облако просит, чтобы ни один викинг не пошел по следам Лейфа, ибо гнев красных богов будет ужасен. И такова же и воля Лейфа.
Эйрик Рыжий слушал, ничего не говоря. Он по-прежнему держал в руках сына Лейфа, который жалобно всхлипывал.
— Совенок голоден, — сказал Омене-ти.
— Омене-ти думает, что сын Лейфа голоден, Эйрик Род, — эхом отозвался Тюркер.
Ситуация оказалась настолько забавной, что большинство мужчин разразилось хохотом. Отправляясь по реке, викинги совсем позабыли о кормилице…
— У нас только рыбные катыши, — вздохнул Эйрик.
Омене-ти вынул из своего колчана коричневатый корень, тщательно его очистил.
— Совенок не будет голоден… Я знаю, как его накормить.
Эйрик с сожалением отдал ребенка скрелингу.
— Клянусь Тором, сын Лейфа не может долго питаться кореньями. Нужно возвращаться в Кросснесс.
Дядя Бьярни кивнул в знак согласия головой.
— «Герой один ушел к холму, опередив свою судьбу, бессильны люди, все отныне принадлежит богам». Так говорится в висе о Ньяле Сильном (Главный герой исландской «Саги о Ньяле».), а Лейф похож на Ньяла Сильного.
Гребцы по приказу старшего налегли на весла, и «Большой змей» величественно развернулся.
Маленький Эйрик заснул под скрип уключин. А Омене-ти, присев на корточки и полуприкрыв глаза, неподвижно замер возле мехового ложа, но дух его блуждал по заснеженным холмам, куда повел Лейфа Пурпурное Облако. Может быть, душа Омене-ти, близкая к изначальным явлениям, улавливала таинственные призывы, в которых было противостояние вечно борющихся сил жизни и смерти.
Ибо в тот самый момент Виннета-ка, вождь островных манданов, знал, что он скоро умрет, чтобы племя его могло беспрепятственно продолжить путь по реке.
Барабанный бой глухо передавался от плато к плато. Одно лишь Поле Снегов оставалось безмолвным с тех пор, как Виннета-ка и шесть его воинов спустились на нижнее плато, чтобы отдать великому вождю шаванос тела колдуна Арики и вождя Нацунка.
Виннета-ка надел свою обрядовую рубаху, сшитую из четырех лосиных кож, украшенных горностаевыми хвостами, с отворотом, вышитым иглами дикобраза — знак его подвигов; он собрал у себя в хижине свою дочь Иннети-ки и главных членов племени и долго с ними говорил. Затем, безоружный, он стал во главе похоронного шествия.
Четыре мандана несли на переплетенных ветвях тела Арики и Нацунка, укрытые еловыми лапами.
Пока мужчины и женщины племени могли видеть кортеж, они оставались безмолвными, но стоило лишь последнему носильщику скрыться за скалами, как они дали полную волю своему горю. Кровь пролилась на плато, и Виннета-ка намеревался пойти на смерть. Этого самопожертвования требовал обычай. Похитив Иннети-ки, великий колдун и Нацунк преступили закон. Отдав себя под покровительство Великого Духа, манданы становились неприкасаемыми. Действуя, как жалкие воры, Арики и Нацунк оскорбляли Гитчи-Маниту. Значит, поразившие их удары исходили от самого Гитчи-Маниту, и неважно было, чья рука их нанесла. Однако эти два мертвеца не стирали великой распри, противопоставлявшей шаманов и часть вождей народу манданов, заключившему союз с викингами.
Перед О-Ке-Хе, верховным вождем шаванос, Виннета-ка поведет такую речь: «Кровь пролилась по моей вине. Взамен я предлагаю тебе свою кровь, чтобы не распался союз племен. Ценой крови примирятся все враждующие».
Когда Иннети-ки вошла в хижину, Лейф, по серьезному выражению ее лица, понял, что происходит нечто чрезвычайно важное.
