– Вексель… – прошептала экономка, совершенно оглушенная. – Кому он успел задолжать? Ведь я следила!
– За ним не уследишь! – со знанием дела отрезал Илларион. – Чего же нам ждать, Изольда Тихоновна? Он надеется сына за девицу выдать, за ту, что во флигеле живет, у нее деньги есть. А ну как дело сорвется? Тогда имущество опишут и за гроши продадут. И мы с тобой на улице! Попался сом в сети, а вместе с ним и плотва пропадет! Все в одну уху пойдут, да хлебать-то будем не мы!
Экономка тяжело дышала, ее щеки разрумянились, глаза подернуло туманной поволокой. Казалось, вся кровь в ней вскипела. Илларион, видя слабость любовницы, сжал ей руку с такой силой, что женщина тихо вскрикнула.
– Решайся же, ну?! – проговорил бывший разбойник почти с угрозой. – Когда, как не сегодня? У них эта вечеринка вроде как по случаю помолвки. А помолвка будет ли, нет ли – мне неизвестно, во флигель я ни разу не попал. Князь туда ежедневно с цветами бегает, очаровывает девицу, знать… Или саму виконтессу, племянницу свою! Старый бес!
– Бес и есть! – сдавленно ответила Изольда. – А ну как и впрямь не состоится помолвка?
– Тогда… – не договорив, Илларион выразительно провел ребром ладони по горлу, показывая, чего стоит ожидать князю в этом прискорбном случае. – Сегодня они все соберутся в гостиной, будут девицу охмурять. О нас не вспомнят! Дай мне ключ от секретера и жди, будь наготове. Тряпок не бери, купим тебе все новое. Как только возьму деньги и бумаги, утечем отсюда налегке.
– Поймают… – еле слышно выдохнула женщина.
Экономка почти висела на руках Иллариона, теперь он беспрепятственно обнимал любовницу, жадно вдыхая запах тугих каштановых кос, обернутых вокруг головы Изольды.
– Где им… – так же чуть слышно выдохнул в ее маленькое ухо Илларион. – Уж ты мне поверь, исчезнем, как туман утром… И хватятся не сразу.
– Москву закрыли для выезда…
– Выезжают кареты, я узнавал. Только их окуривают сперва. Я куплю два места, сейчас сбегаю. За деньги все купить можно, только денег-то нет у нас с тобой, душа моя… У тебя два гроша, у меня полушка… А с деньгами мы бы зажили, ух как! – Илларион говорил почти с нежностью, глядя в лицо своей подруги, странно зачарованной его разбойничьими речами и бешеным блеском черных глаз. – Магазин бы ты держала или кассу ссудную… У тебя голова министерская! Я бы при кассе состоял, у меня бы ни один должник не вывернулся! Миллионное дело можно сделать!
– Это все мечта… – пробормотала Изольда, глядя в маленькое окошко буфетной, сквозь решетку которого виднелось синее осеннее небо.
– Дай же ключ, Изольда Тихоновна, и увидишь, что не мечта!
В этот миг дверь буфетной, к несчастью, не запиравшаяся изнутри, распахнулась, и туда влетела девчонка-горничная. Увидев обнявшихся любовников, она подавленно пискнула, повернулась так резво, что ситцевый подол вздулся пузырем, и с той же стремительностью исчезла в коридоре. Изольда, опомнившись, суетливо оправляла прическу, манжеты на рукавах. Илларион пренебрежительно усмехался:
– А чего нам таиться? Все уж давно про нас знают. Этого старого черта, князя, вся дворня ненавидит, ему не донесут. Да и что нам теперь до него? Ключ дай, ну?
– Погоди! – Изольда взглянула на него исподлобья. В ее сердце вдруг вспыхнуло подозрение, которого она не могла усыпить. – А ну как я тебе ключ дам, а ты деньги-то возьмешь да и сбежишь один?! Одному бежать легче… А мне за тебя на каторгу идти? Не-ет, друг любезный! Если я тебе ключ и дам, то лишь в самый последний момент. Если только дам! – повторила она, внушительно покачивая перед лицом оторопевшего Иллариона указательным пальцем. После чего плавной походкой женщины, знающей себе цену, экономка выплыла из буфетной. Калошин остался посреди комнаты недоумевающий и озлобленный.
– Вот вроде и умная баба, – проговорил он наконец, словно про себя. – А все, как ни поверни, ум в ней бабий… Куриный…
Он был в отчаянии, сам воздух этого дома, казалось, жег его легкие. Савельев больше не навещал князя, Раскольник не показывался, но с его сестрой он виделся, как и прежде, каждый вечер в трактире в Подколокольном переулке.
Бывшую сводню интересовала каждая мелочь из жизни виконтессы, затворившейся во флигеле, а Илларион, ни разу не видавший, несмотря на все свои старания, Елены, ничего ей сообщить не мог. «Запомни, – грозилась Зинаида. – Если она от вас съедет, а я об этом знать не буду, солоно тебе придется! Тут же тебя выдам!» – «Так и я молчать не стану!» – пытался защититься Илларион, на что получил страшное, презрительное замечание, брошенное Зинаидой словно вскользь. «А это мы посмотрим, кто кого первый успеет выдать и сбежать!» – заявила она.
Вчера вечером, когда он улучил минуту и заскочил в трактир сообщить Зинаиде о готовящейся вечеринке, бывшая сводня странно притихла. Всегда бойкая, наглая, она внезапно сделалась молчаливой.
– Слышишь, что ли? – повторил тогда Илларион. – И виконтесса твоя будет.
– Слышу… – почти мрачно откликнулась она. – Завтра тогда сюда не приходи. И вот что…
Она, видимо, колебалась, кусая губы, глядя в стену пустым взглядом, который пугал Иллариона. Наконец Толмачева вымолвила словно через силу:
– Завтра, когда вечеринка будет в разгаре, ты вызовешь Елену в сад. Я ходила вдоль ограды, смотрела – там вроде у реки беседка есть? Вот туда ее и позовешь.
– А прежде, – тут она взглянула, наконец, в глаза Иллариону, – меня туда проводишь, да так, чтобы ни одна душа не видала. Все понял?
– Ты что задумала, шкура каторжная? – чуть не поперхнулся скверным чаем бывший разбойник. – Во что меня втягиваешь? Не буду я этого делать!
– А не будешь, так я сию же минуту в участок пойду, – хладнокровно заявила та, набрасывая на плечи шаль и делая вид, что готовится подняться из-за стола. Илларион удержал ее за руку:
– Да ты хоть скажи, сумасшедшая, чего хочешь от нее?
– Желаю деньги свои потребовать, – заявила Зинаида с такой молниеносной быстротой, словно давно заготовила ответ. – Графинюшка разорила меня вчистую, да еще в бега заставила пуститься. Мне теперь жизни нет. Пусть заплатит!
– Что ж, деньги-то у нее есть, да заплатит ли она тебе? – усомнился Илларион.
– А это мое дело. – Зинаида больше не колебалась и говорила очень спокойно. – Ты меня, главное, проводи в беседку, чтобы никто не видал, а ей соври что-нибудь, чтобы непременно пришла. Скажи хоть, что старая московская знакомая ее ждет, а с князем-де она на ножах и показаться в доме не желает. Скажи, что письмо получено важное… Соври что хочешь, только вызови!
– Что ж, это можно… – задумался Илларион. – Пожалуй, помогу… Только скандала не затевай, не шуми, бога ради!
Зинаида клятвенно пообещала ему, что никакого шума не будет, и все же после этой встречи он был как на иголках.
Илларион рассчитывал провести ее в сад уже после того, как будет вскрыт и обобран княжеский секретер, и тут же покинуть особняк вместе с Изольдой.
Но экономка была так щепетильна и недоверчива, что у бывшего разбойника темнело в глазах от ярости. «Такой момент больше не повторится!» – твердил он про себя весь день, тычками и пинками подгоняя слуг, отдавая приказания, которые, впрочем, никто не слушал. «Черт знает, что делать, если Изольда в последний момент упрется! Не ломать же секретер! Тогда будет заметно, сразу хватятся! А так убежали бы, а Зинка пусть творит что хочет, нам уж будет все равно!»
* * *
Во флигеле также готовились к вечернему приему у князя. Майтрейи, страшно взволнованная, рассматривала платья, принесенные по ее указанию из особняка на Маросейке. Елена, снисходительно улыбаясь, помогала ей примерять один наряд за другим.
– Только не забудь, это не бал в Царском Селе, – заметила она, когда Майтрейи остановила выбор на нарядном декольтированном туалете. – Это просто домашний вечер, на который мы вынуждены пойти из любезности. И танцев не будет. Во всяком случае, – добавила она вполголоса, – я надеюсь, у князя хватит такта их не устраивать.
