Как и предсказывал Феррандо, договор в Тордесильясе превратился в пустую бумажку: Кабот объявил открытые им земли собственностью английского короля. Вернувшись в Бристоль, он был принят монархом, который даровал ему десять фунтов стерлингов в награду за труды и обещал снарядить флотилию из десяти кораблей, чтобы англичане начали, наконец, торговать азиатскими пряностями.
Ибо все считали, что новые земли представляют собой восточную оконечность Азии.
Франсуа, Жак Адальберт, Деодат и, разумеется, Феррандо уже не могли сдержать нетерпения. Да что мы тут сосиски лопаем! Надо ехать! Жак Адальберт вслух мечтал о том, как повезет через океан материалы для устройства печатни и Старый Свет получит его собственные описания Света Нового. Он неслыханно разбогатеет!
— А бумага? — спросил Франц Эккарт.
Франсуа расхохотался.
— Я возьму бумагу с собой, — сказал Жак Адальберт, несколько уязвленный замечанием Франца, по-прежнему считавшегося его братом.
Впрочем, ими всеми владела не столько мечта о баснословном богатстве, сколько страсть к приключениям.
И приключений предстояло немало.
Примерно через месяц после водворения Франца Эккарта на Санкт-Йоханн-гассе почтовый дилижанс привез из Гольхейма оставленные им рукописи и книги. Молодой человек в это время занимался с Жозефом. Жанна и Фредерика, не желая его тревожить, решили сами поднять сундук на пятый этаж. Они недооценили материальный вес знаний и на третьем этаже — том самом, где Франц Эккарт втолковывал азбуку малышу, — поставили сундук на пол, чтобы перевести дух. Точнее сказать, выронили его с таким грохотом, что Франц Эккарт отворил дверь, желая узнать причину шума.
Увидев двух обессилевших женщин, он воскликнул:
— Надо было позвать меня!
Одна из служанок кликнула снизу Фредерику.
— Оставь, я один справлюсь, — сказал Франц Эккарт Жанне.
— Я тебе помогу.
Они добрались, наконец, до пятого этажа и, когда, запыхавшись, придвинули сундук к стене, оказались совсем близко друг от друга.
Такого еще не было никогда. Их взгляды встретились, оба: пришли в изумление, потом смутились.
Франц Эккарт обхватил лицо Жанны ладонями. Мгновение всматривался в него, потом привлек к себе и впился в ее губы.
Ее покорила нежность этого движения. Она закрыла глаза. Потом вернула ему поцелуй.
Так долго никто не целовал ее! По любви, а не в знак благодарности. Словно ей снова было двадцать лет. Глаза их вели разговор, они спрашивали:
«Это правда?»
«Правда».
«Почему?»
«Потому что это так».
Затем губы Жанны произнесли:
— Зачем тебе старуха?
— Ты не старуха.
— В шестьдесят два года!
— Разве в шестьдесят два года чувств больше нет?
— Твой урок не закончен, — сказала она. — Тебя ждет Жозеф.
И пошла к двери.
— Хозяйка, я дала кучеру пятнадцать денье на чай, — крикнула снизу Фредерика.
Пятнадцать денье! Некогда это означало сорить деньгами, и трех денье кучеру хватило бы за глаза, хотя почтовых дилижансов тогда не было. Но сегодня он швырнул бы три денье вам в лицо.
— Хорошо. Сейчас я спущусь и верну их вам.
Она обнаружила кучера, крепкого детину с обветренным лицом, на кухне: он сидел за столом, а Пульхерия, вторая служанка, наливала ему вина. Жанна отдала пятнадцать денье Фредерике и вышла вместе с ней. Дойдя до большой залы, откуда их голосов на кухне не было слышно, они обменялись понимающим взглядом. Фредерика рассмеялась.
— В жизни должно быть немножко перчика, хозяйка! Это бодрит кровь!
Жанна не удержалась от улыбки.
— В молодости, — сказала она.
— Ах, хозяйка, кровь можно взбодрить в любом возрасте! С лестницы послышался смех Жозефа.
— Мальчуган стал совсем другим с тех пор, как мэтр Франц взялся за его воспитание, — заметила Фредерика. — Он полон жизни!
Это была правда.
— Каждый раз, когда он уводит Жозефа в лес, тот возвращается с горящими глазами. И рассказывает, будто говорил с волками! — Фредерика коротко рассмеялась. — Похоже, есть люди, которые умеют это делать. Но если бы я увидела волка, умерла бы на месте от страха!
Во входную дверь позвонили, и Фредерика пошла открывать. Жан и Франсуаза, каждый со своей кормилицей, шумно ворвались в дом. Это происходило каждый день в один и тот же час: дети приходили к Жозефу поиграть. Естественно, все они были бесконечно далеки от соображений старшинства, хотя трехлетняя Франсуаза приходилась обоим мальчикам теткой. Заводилой выступал Жозеф, затевавший то жмурки, то салки по всему дому.
В семь часов Франсуа, вернувшись из печатни в сопровождении Жака Адальберта, объявил, что Феррандо и Бехайм завтра приедут в Страсбург. Изгнанный из Неаполя бурным развитием событий и гражданской войной, географ возвращался в Нюрнберг, почти не пострадавший от чумы. Франсуа попросил мать устроить для гостей обед.
Жанна и Франц Эккарт поужинали запеченной форелью с жареными стеблями пастернака.
Он вынул из кармана странный предмет, походивший на маленькие вилы с тремя зубцами и деревянной ручкой. Держа его в левой руке, а нож в правой, он порезал рыбу на кусочки, а затем стал накалывать их зубцами и отправлять в рот.
— Что это? — спросила удивленная Жанна, пытаясь пальцами подпихнуть кусочек филе в ложку.
— Вилка.
Она откинулась на спинку кресла: подобный инструмент гораздо больших размеров ей приходилось видеть, когда на ее глазах из огня доставали куски жаркого. Франц Эккарт орудовал своей вилкой с поразительной ловкостью.
— Это один из подарков графини Гольхейм, — объяснил он. — Моя мать купила эту вилку в Нюрнберге, но графиня запретила пользоваться ею.
— Почему же?
— Потому что наш святейший папа считает, что это кощунственный инструмент, ибо пищу следует отправлять в рот пальцами. Кроме того, во времена Иисуса вилок не было, следовательно, христианину пользоваться ими не подобает.[14]
Глаза его искрились лукавством. Жанна рассмеялась.
— Папа отлучил от церкви некую знатную венецианку, которая ела мясо вилкой, чтобы не пачкать пальцы. Хочешь попробовать?
— Охотно.
Он вынул из кармана еще одну вилку, похожую на первую.
— Их было две?
— Нет, я заказал здешнему ножовщику вторую, специально для тебя.
Вооружившись вилкой, она после нескольких неудачных попыток вполне освоилась с ней и пришла в полный восторг.
— Да это просто чудо! — сказала она. — Подумать только, можно есть мясо, не пачкая пальцы соусом!
