Он позвонил, ему тотчас же отворили и провели наверх.
Войдя наверх и достигнув комнаты, где он оставил Дай Натха, он отворил дверь и только что переступил порог, как невольно попятился назад: на полу лежала мертвая Дай Натха, а по обеим сторонам двери стояли граф Артов и маркиз с пистолетами в руках.
Баккара сидела в нескольких шагах.
Рокамболь вскрикнул, поняв, что все погибло и что он пойман.
— Один! — прошептала с торжеством Баккара.
— Милостивый государь, — сказал маркиз, — я мог бы убить вас, но предпочитаю дать вам свободу защищаться… Идите в сад… у нас найдется оружие.
Но не успел пораженный Рокамболь ответить хоть одно слово, как дверь потайной лестницы затрещала и в комнату вбежал человек, который мгновенно бросился на Рокамболя и вонзил ему в грудь кинжал.
— А, разбойник! — вскричал он. — Вот уже целый месяц, как я наблюдаю за тобой, и на этот раз ты не ушел от меня, и у червонных валетов не будет более начальника.
Человек, ударивший Рокамболя, был благочестивый виконт Андреа, преданный брат Армана де Кергаца, святой человек, давший обет уничтожить червонных валетов.
В глазах маркиза Ван-Гопа, Фернана Роше, Леона, Вишни и Армана виконт Андреа был человек с благородным сердцем, тронутый раскаянием, человек, который не мог иметь ничего общего с таинственным и неизвестным начальником, имя которого было загадкой и который основал опасное общество… Одна только Баккара, пораженная такою наглостью, поняла, что этот человек, которого она одна разгадала, умел еще раз восторжествовать в своем поражении, и почувствовала, что добро опять побеждено злом…
Но Баккара надеялась на Бога, и Бог был с ней…
Начиная последний период всей этой ужасной драмы, мы должны на некоторое время оставить наших второстепенных героев и заняться графом и графинею де Кергац.
Прошло три месяца.
Мы находим Рокамболя в мансарде небольшого меблированного отеля в улице Фландр, куда он попал при помощи его названной мамаши вдовы Фипар, которая перевезла его к себе из госпиталя, где он лечился от раны, полученной им от сэра Вильямса.
Было утро…
Рокамболь, уже совсем поправившийся, ожидал к себе своего капитана, который устроил все дело так, что полиция окончательно потеряла следы при розыске убийц Дай Натха.
Сэр Вильямс был, как и всегда, аккуратен и не заставил себя долго дожидаться.
Он явился к Рокамболю и приказал ему ехать в Гавр, откуда вернуться в Париж под именем бразильского маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса, и дал ему в услужение Вантюра, который в окрашенном виде должен был изображать из себя негра.
Через две недели после этого в десять часов утра во двор отеля Мерис, где обыкновенно останавливаются знатные иностранцы, въехала почтовая карета, в которой сидел молодой человек с черными, как смоль, волосами и бородой и с лицом цвета меди.
Это был маркиз дон Иниго де Лос-Монтес, или попросту Рокамболь.
Поселившись в отеле, он потребовал к себе управляющего и, расспросив у него, где живет граф де Кергац, к которому у него были рекомендательные письма, написал Арману де Кергацу вежливое письмо, прося его дозволения приехать к нему.
Через час после этого от графа Армана де Кергаца была прислана к мнимому бразильскому маркизу карета, в которой приехал виконт Андреа и от имени своего брата просил маркиза пожаловать к графу.
Когда они сели в карету и поехали, то Андреа нагнулся и шепнул на ухо бразильцу:
— Едем, волчонок, я ввожу тебя в овчарню.
— У меня, право, хорошие зубы! — ответил мнимый маркиз, улыбаясь и показывая свои острые и белые зубы!
Граф Арман и его жена уже решили переехать на дачу в Шату, когда они получили письмо от маркиза Иниго, и это обстоятельство чуть было не расстроило все планы виконта Андреа, которого они сперва предполагали оставить в Париже для того, чтобы избавить этого великого человека от тех мучений, которые он испытывал в присутствии Жанны.
Когда карета, в которой ехали виконт Андреа и новый бразильский маркиз, стала подъезжать к отелю, где жил де Кергац, то сэр Вильямс счел своим долгом приказать бразильцу начать ухаживать за Жанной де Кергац.
— Да вы очумели, дядя, — заметил Рокамболь.
— Нисколько.
— Да вы тронулись мозгами.
— В чем?
— Да во всем.
— Дурак, настоящий дурак!
— Однако!
— Олух, неужели ты не можешь понять, что если ты будешь ухаживать за ней, то я могу поссориться с тобой.
— Что?
— То, что устроится дуэль.
— Но, дядя…
— Ив глазах Жанны я буду ее спасителем, преданным братом, спасающим честь своего брата.
— Ну… а… он?
— Кто?
— Арман!
— Он узнает про это позднее, когда будет стоять против тебя со шпагой в руке… Понимаешь теперь?
Вы просто гений!
Молчи и прими праздничный вид.
— А Баккара не узнает меня?
— Никогда, ты теперь просто неузнаваем; да я теперь мало боюсь ее.
— Это почему?
— Потому что она уверена, что я сделался святым человеком.
— Вы убеждены в этом?
— Да.
— Ну, это хорошо.
— Мы подъезжаем… тесс!..
— Ладно! Я теперь снова маркиз… не бойтесь за меня, дядя.
И оба негодяя опять приняли серьезный и несколько сдержанный вид таких людей, которые час тому назад не знали друг друга.
Но мы не должны также терять из виду Баккара и ее молодого друга.
А потому нам необходимо вернуться назад.
Через два дня после так называемого ван-гоповского дела отель в улице Монсей опустел… Баккара снова переехала в свой дом в улицу Бюсси.
Мы находим ее, накануне этого переезда, сидящей вместе с графом Артовым в библиотеке ее монсейского отеля.
— Итак, вы убеждены теперь, что Андреа низкий негодяй? — спросила Баккара.
— Да, но зачем я не убил его в тот день, когда я целился в него, — ответил ей граф Артов.
— Тогда, — заметила молодая женщина, — мы, вероятно, избежали бы многих несчастий.
— Как, вы предполагаете, что он не оставил своих подлых замыслов?
— Никогда!.. Я в этом больше чем убеждена и уверена, что раньше всех он отомстит своему брату… а потом.»
— Потом?
— Мне, — ответила холодно и спокойно Баккара.
— О! — вскричал граф, вздрогнув. — Если только он осмелится коснуться вас, то я изрублю его на мелкие куски.
Баккара протянула ему руку и сказала:
— Вы благородный молодой человек.
— О! — прошептал граф восторженным голосом. — Это оттого, что я люблю вас…
— Тсс! — проговорила она, ударив его слегка своею прелестною ручкой по плечу. — Вы заставите меня побранить вас, мое милое дитя…
И, сказав это, она улыбнулась ему несколько грустно, но искренне и дружественно.
