домик в долине лесной речушки нашла заброшенным.
Местный корзинщик, которому рыцарь оставил на содержание своего громадного пса, дав при этом целый кошель серебра, сказал, что старый отшельник, по его словам, решил еще попутешествовать, но куда отправился, не сообщил. Это опечалило Элеонору. Особенно когда стало известно об исчезновении Ричарда — ах, как мог бы помочь в его поисках умный, сообразительный и невероятно опытный человек! Но его рядом не было…
— Это вы, королева?! — Седой Волк казался изумленным ничуть не менее Элеоноры. — Как же это вас сюда занесло?
— Я родом отсюда. И приехала, чтобы в родных местах хоть немного отдохнуть от государственных дел. Но куда пропали вы? И каким образом появились именно сейчас и именно здесь?
Он улыбнулся в свою короткую серебристую бороду, отчего его крупное, будто отчеканенное на старой бронзе лицо стало мягче и как бы еще моложе, хотя и так казалось, что ему лет на двадцать меньше, чем было на самом деле:
— Представьте, ваше величество, что я тоже родился неподалеку отсюда. И мне тоже захотелось на старости лет взглянуть на эти места, которые я давным-давно покинул. А куда я девался? Видите ли, после того, как мой молодой друг сир Эдгар подбил меня очертя голову кинуться на поиски подвигов и славы, я, старый дурень, вообразил себя прежним. И уж не смог жить, как раньше, в моем логове, с конем, собакой и воспоминаниями. Вот мне и пришло в голову постранствовать еще, хотя, уж кажется, настранствовался. Я отправился в Италию, повоевал там с прибрежными разбойниками, которым береговое право вбило в черепушки, что можно заманивать на скалы корабли и убивать ни в чем не повинных мореходов. Потом отправился на Сицилию и много, где еще побывал.
— А почему возвратились?
Она спросила это, откуда-то зная, что он ответит. И не удивилась, услыхав ответ:
— А до меня, ваше величество, дошла весть, что ваш царственный сын не вернулся из Крестового похода. Говорили, будто его корабль потопила буря, и он утонул. Только я в это не верю: не мог утонуть Ричард Львиное Сердце! Может, я дурак, но я уверен — он жив! И, думается мне, вы тоже не сидите, опустив руки, а ищете его. Вот я и решил, что, может, еще пригожусь своей королеве.
Элеонора улыбнулась, хотя губы все же ее выдали, задрожали:
— Никого, пожалуй, я так сильно не хотела бы сейчас видеть рядом, как вас, мессир!
Он покачал головой:
— Однако, увидав меня, вы позвали кого-то другого. С кем-то меня спутали?
— Да, — ответила королева, глядя ему прямо в глаза. — Моя память сыграла со мной шутку. Это бывает. Но тот человек, как бы я ни желала, уже никогда не придет. Едем, мессир! Я представлю вас шерифу Роальду, у которого собираюсь пожить дня три-четыре, а за это время мы с вами многое должны обговорить.
И, не дожидаясь ответа, зная, Элеонора резко развернула коня.
Глава 2
Надпись на рукояти меча
Граф Луи Шато-Крайон не любил постоялых дворов. Из-за грязных постелей, чада и вони, из-за потных толстух, что подносили постояльцам еду и вино и норовили задеть сидящего крутым бедром, а то невзначай выгрузить на деревянный стол полунагую грудь, похожую на пару спелых тыкв. Правда, если вместо толстухи по просторной комнате с кружками и мисками сновала ловкая и востроглазая красотка лет восемнадцати, то еда становилась аппетитнее и даже постель вроде бы опрятней. Но в таком месте все равно могли обокрасть (этого особенно боялись оруженосцы: а ну как украдут коня — хозяин голову снимет!), могли затеять драку из ничего, и если столь непристойно вели себя проезжие рыцари, то всегда был риск в такую драку затесаться, чего Луи тоже не любил: если уж драться — так надо знать, за что. И наконец, на постоялые дворы часто совершали набеги лихие люди, мастера «лесного промысла», а уж в этом случае схватка бывала всегда жестокой и смертельной.
Правда, Луи никогда не боялся драться один против нескольких противников — тем более, если то были люди, не слишком хорошо вооруженные и не особенно искусные в битве. Но одно дело — когда в бродячей шайке человек пять-семь, ну а коли десять-двенадцать? Тут уже неизбежно отступление, а отступать рыцарю перед каким-то сбродом…
По всем этим причинам Луи обычно предпочитал ночлег на огороженном крестьянском дворе, где всегда находил прикрытое навесом сено, либо, если не было дождя, устраивался под открытым небом. Платить за это нужно было совсем немного. Ему не раз говорили, что иные рыцари и вовсе не платят: будь, мол, счастлив, деревенщина, что у тебя заночевал благородный человек! Однако графу такое бесстыдство претило. Здесь же всегда можно было за простые медяки купить хлеба (если он у хозяина был) и вина, а если хозяйка попадалась молодая, смазливая и шаловливая, то она обычно приносила и горшочек вареных бобов, а иногда (если двор был позажиточней) и кружок деревенской колбасы, которую Луи обожал.
В крайнем случае можно было заночевать среди поля или в лесу, но это было уже совсем небезопасно (Луи помнил рассказ Эдгара о первом подобном ночлеге новоиспеченного рыцаря), и молодой граф, при всей своей отваге достаточно рассудительный, не злоупотреблял в этом смысле стараниями своего Ангела-хранителя…
На сей раз остановиться пришлось все же на постоялом дворе. И дело даже не в том, что другого места для ночлега в этой деревушке не нашлось (лачужки здесь были одна беднее другой — какие там дворы и хозяйства!), а в уговоре, который был у них с Блонделем: рыцари условились встретиться именно здесь.
Луи побывал в герцогстве Штирия, где провел всего четыре дня, потому что на него не стоило тратить больше времени. Среди всех тех мест, где, по мнению разведчиков, мог быть спрятан плененный король (Луи, как и Блондель, как и королева Элеонора, не сомневался,
