— Нидия, дитя мое! — окликнул ее Главк.
При звуке его голоса она замерла, затаила дыхание и, покраснев, прислушалась. Губы ее приоткрылись, голова повернулась на звук. Потом она поставила сосуд с водой и поспешила на зов; удивительно, как безошибочно она прошла среди цветов кратчайшей дорогой к своему новому хозяину.
— Нидия, — сказал Главк, нежно гладя ее длинные и мягкие волосы, — уже три дня ты живешь под покровительством моих Пенатов. Улыбаются ли онитебе? Хорошо ли тебе здесь?
— Очень, — отвечала рабыня со вздохом.
— А теперь, — продолжал Главк, — когда ты немного оправилась от тяжких воспоминаний о своей прежней жизни, когда на тебе одежда, — и он коснулся ее вышитой туники, — более подходящая для твоей грациозной фигуры, теперь, когда ты привыкла к добру, дорогое дитя, да благословят тебя боги, я хочу просить тебя об одной услуге.
— Скажи, что могу я для тебя сделать? — спросила Нидия, сжимая руки.
— Слушай же, — сказал Главк. — Хоть ты еще ребенок, но будешь моей наперсницей. Слышала ли ты когда-нибудь про Иону?
Слепая девушка вздрогнула и побелела, как одна из статуй, что сверкали в перистиле, и, помолчав, ответила через силу:
— Да, я слышала, что она из Неаполя и очень красива.
— Красива! Ее красота может затмить солнце! Из Неаполя! Нет, она гречанка по происхождению. Только Греция могла породить такое совершенство. Нидия, я люблю ее!
— Я так и думала, — сказала Нидия спокойно.
— Я люблю ее, и ты должна сказать ей об этом. Счастливица Нидия, ты войдешь в ее комнату, услышишь ее голос, будешь греться в лучах ее тепла!
— Как! Неужели ты хочешь послать меня к ней?
— Да, ты пойдешь к Ионе, — сказал Главк таким тоном, словно подразумевал: «Чего еще можешь ты желать?»
Нидия расплакалась. Главк встал, привлек ее к себе и стал утешать, как брат.
— Нидия, дитя мое, ты плачешь, потому что не знаешь, какое счастье тебя ждет. Она нежная, ласковая, как весенний ветерок. Она будет тебе сестрой, она оценит твои таланты, полюбит тебя за изящную простоту, как никто другой, потому что эта простота ей сродни… Ты все еще плачешь, глупенькая? Я не стану тебя принуждать. Окажешь ты мне эту услугу?
— Если я могу служить тебе — приказывай. Видишь, я больше не плачу, я уже спокойна.
— Узнаю мою Нидию, — сказал Главк, целуя ей руку. — Итак, ступай к Ионе. Если ты разочаруешься в ее доброте, если я обманул тебя, можешь вернуться, когда захочешь. Я не дарю тебя ей, а только отдаю на время. Мой дом всегда открыт для тебя, дорогая. Ах, если б он мог быть пристанищем для всех одиноких и несчастных! Но, если сердце говорит мне правду, я скоро призову тебя снова, дитя мое. У нас с Ионой будет общий дом, и ты станешь жить с нами.
Дрожь прошла по телу слепой девушки, но она больше не плакала — она покорилась.
— Иди же, моя Нидия, к Ионе, тебя проводят. Отнеси ей самые красивые цветы, какие можешь собрать. Я дам для них вазу. Извинись за то, что они так ничтожны. И еще возьми с собою кифару, которую я подарил тебе вчера, — ведь ты умеешь извлекать из нее такие чудесные звуки — и передай Ионе это письмо, в котором мне после долгих усилий кое-как удалось выразить свои мысли. Лови каждый звук, каждую нотку ее голоса, а потом, когда мы снова увидимся, расскажи мне правду, какова бы она ни была. Вот уже несколько дней, Нидия, Иона не хочет меня видеть. Тут есть какая-то тайна. Меня раздирают сомнения и страхи. Узнай — ведь ты такая умница и хочешь мне помочь, это удесятерит твою проницательность, — узнай причину этой немилости. Говори обо мне с ней как можно чаще, пусть мое имя всегда будет у тебя на устах. Говори ей о моей любви лишь намеками. Замечай, вздохнет ли она при этом, ответит ли тебе. А если она будет меня хулить, то запомни, каким тоном. Будь моим другом, умоли ее не сердиться на меня. О, как щедро заплатишь ты мне этим за то немногое, что я для тебя сделал! Ты меня понимаешь, Нидия? Ты еще ребенок — может быть, я говорил непонятно?
— Нет.
— Сделаешь ты это для меня?
— Да.
— Приди ко мне, когда нарвешь цветы, я дам тебе вазу. Ты найдешь меня в комнате Леды. Ну, моя красавица, ты больше не грустишь?
— Главк, я рабыня; разве могу я грустить или радоваться?
— Что ты говоришь? Нет, Нидия, будь свободна. Я дарю тебе свободу, пользуйся ею как хочешь и прости, что я рассчитывал на твое желание помочь мне.
— Ты обиделся! Ах, за все блага свободы я не обидела бы тебя, Главк! Мой защитник, мой спаситель, мой покровитель, прости бедную слепую девушку! Ее не огорчит даже разлука с тобой, если она может помочь твоему счастью.
— Да вознаградят тебя боги за твое благодарное сердце! — сказал Главк, глубоко растроганный; и, не подозревая, какой огонь разжигает, он опять поцеловал ее в лоб.
— Ты прощаешь меня, — сказала она, — и не говори больше про свободу: мое счастье — быть твоей рабыней! Ты обещал не отдавать меня никому…
— Да, обещал.
А теперь я пойду собирать цветы. .
Молча взяла Нидия из рук Главка дорогую, украшенную драгоценными камнями вазу. Цветы в ней соперничали друг с другом в красоте и аромате; без слов приняла она его прощальное напутствие. Когда голос его умолк, она помедлила, боясь ответить, нашла его руку, поднесла ее к губам, опустила на лицо покрывало и быстро пошла прочь. На пороге она снова остановилась, простерла руки и прошептала:
— Три счастливых дня, три дня невыразимой радости пережила я с тех пор, как переступила тебя, о благословенный порог! Да пребудет над тобой мир! А теперь сердце мое разрывается и твердит одно: «Умри!»
Счастливая красавица и слепая рабыня.
Служанка вошла в комнату Ионы и доложила, что посланная от Главка просит разрешения войти. Мгновение Иона колебалась.
— Она слепая, — сказала рабыня, — и ни с кем, кроме тебя, не хочет говорить.
Только низкие души безразличны к чужому несчастью. Едва Иона услышала, что пришедшая слепа, она почувствовала, что не может холодно принять ее. Главк выбрал посланную, которая была священна, посланную, которой нельзя было отказать.
«Что ему от меня нужно? Какое поручение мог он дать?»
И сердце Ионы забилось чаще. Занавеси на дверях были отдернуты; тихие, бесшумные шаги раздались по мраморному полу: одна из служанок ввела Нидию, державшую в руках драгоценный подарок.
Мгновение она стояла неподвижно, словно ловила какой-то звук.
— Не соизволит ли благородная Иона сказать что-нибудь, — произнесла она тихо, — чтобы я знала, куда направить мои слепые шаги и положить этот дару ее ног?
