Неожиданно в оттесняемой когортой преторианцев толпе раздался крик:
— Клавдий! Глядите, это же Клавдий!
— Где? Где?! — заволновались простолюдины.
— Вон , который нагнулся за монетой!
— Ах, негодяй! — послышались голоса.
— Довел государство до того, что нашим детям жрать нечего, и теперь сам собирает милостыню?
— Хорош римский цезарь, нечего сказать!
Клавдий выронил из пальцев собранные медяки и непонимающе взглянул на вольноотпущенников:
— Ч-что это?..
— Чернь! — успокаивающе улыбнулся белый, как полотно, Каллист. — Не обращай на нее внимания, цезарь!
— А еще лучше, возвращайся во дворец!
Император обвел ошеломленными глазами площадь.
— Как! Это они мне?!
— Цезарь, мало ли что может сказать народ? Разве он бывает хоть когда-нибудь довольным?
— Мне? Своему любимому и обожаемому цезарю?! — не слушая тянущего его за полу рваного плаща назад, ко дворцу, Нарцисса, прошептал Клавдий. — За что?!!
Он поднял выроненные монеты, протянул их на ладони шумевшей толпе и, показав рукой на дворец, где была его библиотека и рабочий кабинет с рукописями, пробормотал:
— Вот… Мне больше ничего не нужно! Возьмите, если я этим обидел вас…
Этот его жест и слова переполнили чашу терпения римлян.
— Да он издевается над нами! — послышался вопль.
— Возьми себе эти грязные ассы, на которые ничего нельзя купить!
— И засунь их в глотку друзьям-кровососам!
— Бей их!
Сминая преторианцев, толпа хлынула вперед. Вид крови своих товарищей только раззадорил простолюдинов.
Клавдий во все глаза смотрел, как приближаются к нему размахивающие руками люди. Что-то ударило его в плечо. Пошатнувшись, увидел, как от него отскочил, упав на мостовую серо-зеленый камень. Второй угодил ему в шею. Третий — в лицо…
Дико закричал, бросившись к толпе, кто-то из друзей. Кто это был, Клавдий так и не понял. Его, обезумевшего от страха, не в силах постичь происходящего, подхватили под руки подоспевшие германцы-телохранители и, отбивая от наседавших людей своими длинными мечами, успели-таки втолкнуть в дверь императорского дворца…
Целый час Ксенофонт отпаивал снадобьем Клавдия, который от потрясения потерял дар речи и только беспомощно озирался по сторонам.
Рядом с ним находились Агриппина с Нероном и воспитатель наследника — Сенека, возвращенный из ссылки женой императора.
— Нарцисс… Паллант… — наконец, разлепил бесцветные губы Клавдий — Где они?..
— Да живы, живы! — не скрывая сожаления, ответила Агриппина. — Что с ними сделается? Вителлий — тот, действительно, плох!
— Его хватил удар, когда он попытался остановить толпу, и думаю, что ему не дожить до сегодняшнего вечера! — подтвердил Ксенофонт.
— А Каллист?
Наверняка уже дома! — усмехнулся Сенека и пояснил императору: — Трясется, чтобы чернь не раздробила хотя бы одну из тридцати колонн, что поддерживает его дворец! Ведь это было бы для него хоть и не самым большим, но все же убытком — ибо даже государство сумело приобрести для театра лишь три подобных колонны. На большее — увы, в казне не хватило средств!
Да-да, деньги… Где же их взять, чтобы накормить народ? — пробормотал Клавдий. — Казна пуста, совсем пуста…
Так войди в долю с Нарциссом и Паллантом, и у тебя будет вдоволь денег! — спокойно посоветовал Сенека.
С минуту Клавдий ошеломленно смотрел на него, потом прошептал:
О, боги… а меня забросали камнями!
То были не камни, а хлеб! — поправил императора философ.
— Х-хлеб?..
— Да, цезарь хлеб, который едят твои сограждане, и которым они, справедливости ради, надо сказать, имеют все основания быть недовольными.
— Что же ты раньшё не сказал мне об этом?
— Чтобы снова отправиться на Корсику?
— Ну, нет! Хватит! — простонал Клавдий, не замечая, что с его губ уже срывается пена. - Мои книги читают во всех концах римского мира… Я пишу о царях, осуждая их за ошибки, а сам? С кем сравнят мои потомки — меня?! И какую пищу я оставлю будущим историкам, которые станут писать о времени моего правления? Тот самый хлеб, которым меня забросали на форуме?! Привратник! Где мои «друзья»?!
Если через час… нет — через полчаса здесь не будет Нарцисса, Палланта и всех остальных, то…
Он не успел договорить.
Привратник, впервые видя цезаря в таком состоянии, зажал под мышкой золоченную трость и опрометью бросился вон из спальни.
Нерон озорно свистнул ему вслед.
— Что? — повернулся к нему Клавдий. — Как ты смеешь? Британник! Где Британник?
Где мой сын?!
Теперь уже Ксенофонт выбежал в коридор и через несколько минут вернулся с Британником, бледным и болезненным, в отличие от пышущего здоровьем и сытостью Нерона, юношей.
Император обнял сына и, не скрывая слез, принялся целовать его, желая, чтобы он поскорей вырастал и принимал от несчастного, обманутого всеми, отца отчет в его государственных делах.
— Ранивший — исцелит![36] — по-гречески воскликнул он и, выдержав взгляд Агриппины, которая одной рукой гладила голову Нерона, а другой протестующе указывала на Британника, добавил. — Пусть, наконец, у римского народа будет истинный, а не усыновленный цезарь!
Не успела Агриппина придумать, чем бы ей на этот раз очернить Британника в глазах его родного отца, как двери распахнулись, и один за другим в спальне стали появляться Нарцисс, Паллант, Каллист и Полибий.
— Вот что, друзья мои! — вкладывая в последние слова, особый смысл, сказал Клавдий. — Я долго не замечал ваших грехов и прощал вам то, за что любой другой римлянин, будь он сенатором или даже консулом, давно бы лишился жизни, как лишился ее, скажем, Силан! Ради выгоды, прихоти любого из вас я щедро раздавал должности, прощения и наказания, даже не спрашивая, за что вы казните одного человека и милуете другого! Но чем вы отплатили мне за это доверие?
Он обвел взглядом каждого вольноотпущенника и тоном, какого они никогда не слышали от слабохарактерного и миролюбивого императора предупредил:
— Если через месяц… нет! Если ровно через две недели вы не накормите народ и не наведете в Риме порядок, то…
— Накормим, цезарь! — клятвенно прижал ладони к груди Нарцисс.
— Наведем порядок, можешь не сомневаться! Только не гневайся так на нас! — пролепетал Паллант. — Как говорит мудрейшая латинская пословица — человеку свойственно ошибаться…
— Мы сейчас же отправимся ко мне во дворец и составим нужные эдикты! — добавил Каллист.
— За кувшином такого дорогого вина, которое не может позволить себе даже цезарь? — вскричал Клавдий. — Среди твоих тридцати колонн? А может, закусывая из серебряного блюда, для отливки которого пришлось раздвигать стены мастерской?
