«Любезный герцог! Я два часа в Париже и жду вас к себе на чашку чаю. Мне необходимо переговорить с вами о многом.
Графиня Артова».
Отправив это письмо, Баккара написала еще несколько строчек своей сестре и, уведомив ее о своем приезде, просила ее приехать к ней вечером или на другой день поутру.
Едва окончила она это письмо, как ей доложили о приезде герцога де Шато-Мальи.
Герцог любил Концепчьону де Салландрера, и любил безнадежно, безропотно.
При жизни дона Хозе герцог получил отказ и держался с тех пор в отдалении, стараясь забыть ангельскую красоту Концепчьоны. Когда дон Хозе умер, то молодой герцог, повинуясь человеческому эгоизму, невольно порадовался его смерти и стал опять надеяться.
Но герцог де Салландрера уехал с семейством в Испанию хоронить дона Хозе, и Шато-Мальи не видал ни Концепчьоны, ни ее отца, как того требовали высшие приличия. Однако же в его душе мелькнул сладкий луч надежды, и он не смел признаться себе в нем, но все-таки надеялся.
И вдруг он получил записку от графини Артовой, и эта записка увеличила его надежду. Если графиня звала его к себе как можно скорее, то это значило, что она хотела сообщить ему что-нибудь особенно важное или желала говорить с ним о Концепчьоне.
Когда герцог вошел, графиня сидела в кабинете мужа перед столом, на котором лежала тетрадь, исписанная крупным мужским почерком.
— Здравствуйте, герцог! — сказала она, протягивая ему руку. — Садитесь здесь подле меня!..
Герцог поцеловал протянутую ему руку.
— Я поспешил, — сказал он, — воспользоваться вашим любезным приглашением, графиня! Что граф?
— Он приедет дня через три, — ответила она, — и я, может быть, не решилась бы беспокоить вас до его приезда, если бы не прочитала вот этого письма.
И при этом она указала на пригласительный билет на похороны дона Хозе.
Герцог мгновенно побледнел.
— О! — прошептал он. — Я был на его похоронах и…
Он приостановился, как бы в нерешительности.
— И вы все еще любите Концепчьону де Салландрера?
— Все еще, — пробормотал герцог едва слышно и вздохнул.
— Может быть, вы станете вздыхать не так печально, — сказала она, — когда прочтете вот эту тетрадку.
— Что же это такое? — спросил герцог.
— Позвольте, не хотите ли вы сперва ответить на мои вопросы?
— Спрашивайте, графиня.
— Нет ли в России, в городе Одессе, одной из ветвей вашей фамилии.
— Есть, кажется, кузен.
— О нем-то я и хочу говорить с вами.
— А, вы его знаете?
— Да, это он и передал мне эту рукопись. Герцог протянул свою руку к тетрадке.
— Подождите же! — проговорила графиня. — Эту рукопись я прочту вам.
Герцог превратился весь в слух.
Из этой рукописи, прочитанной самой Баккара, герцог де Шато-Мальи узнал, что он родственник герцогов де Салландрера и даже должен носить их фамилию.
— Это сон! — бормотал герцог, пораженный этим открытием…
— Ну так проснитесь же, — сказала Баккара, — и потолкуем!
Герцог де Шато-Мальи не отвечал.
— Так вы разлюбили Концепчьону? — спросила графиня, желая вывести его из нравственного оцепенения.
— О нет… я люблю ее!..
— И отлично!.. Дон Хозе ведь умер, а он был наследником герцога и всех его имений.
— Ну, что же из этого? — проговорил де Шато-Мальи, по-видимому, ничего не понимая.
— Как, вы не понимаете того, что герцог отказал вам потому, что хотел иметь зятя из своего рода, а теперь примет ваше предложение с громадною радостью? Все
Салландрера вполне одинаковы, любезный герцог, они не хотят, чтобы их род пресекся… Когда последний из них прочтет письмо своего предка и сличит его почерк с фамильными бумагами и узнает, в чем заключается свидетельство епископа Бургосского, тогда, мой друг, от вас уже будет зависеть, сделаетесь ли вы мужем сеньориты Концепчьоны.
— Не обольщайте меня безумными надеждами, — прошептал герцог. — если мне откажут, я убью себя.
— Послушайте, — сказала тогда Баккара, — поезжайте домой и напишите полковнику де Шато-Мальи, — чтобы он прислал вам обе бумаги, служащие подтверждением всего того, что вы только что слышали… я завтра же пошлю своего человека в Одессу.
— И вы получите их?
— Через две недели.
— Но должен я написать об этом герцогу де Салландрера?
— Нет.
— Почему?
— Потому что надо дать время остыть праху дона Хозе. Я говорю это о герцоге с герцогиней, так как уж мне известно, что Концепчьона ненавидела своего будущего мужа.
— Вы думаете? — заметил герцог, и глаза его сверкнули радостью.
— Я убеждена в этом… Когда мы получим бумаги, когда герцог с семейством воротится в Париж — вы предоставите мне действовать и вести переговоры о вашей свадьбе… Прощайте… я слышу звонок и хорошо знакомый мне голос. Сестра моя, кажется, ждет меня в гостиной.
— Прощайте, графиня! — сказал герцог, целуя ее руку. — Вы позволите мне взять с собой «моего родственника»?
— Возьмите… но приезжайте к нам обедать ровно через три дня… Граф приедет послезавтра в ночь.
Герцог ушел, унося с собой рукопись, в которой заключалась история его странного происхождения, а графиня Артова отправилась навстречу своей сестре — Серизе.
Благодаря Цампе Рокамболь на другой же день после этого имел возможность прочесть тетрадь кузена герцога де Шато-Мальи, а также и письмо, которое он написал в Одессу.
Когда Рокамболь прочел эти важные для него документы, то он немедленно отправился к сэру Вильямсу и рассказал ему содержание их.
— Ну, дядя, что ты думаешь насчет всего этого?
— Я думаю, — написал сэр Вильямс, — что из десяти шансов девять говорят в пользу того, что герцог де
Шато-Мальи непременно женится на Концепчьоне де Салландрера.
— Не говори этого, дядя! — воскликнул Рокамболь. — А то я, пожалуй, задушу тебя.
На губах слепого мелькнула добродушная улыбка. Он пожал плечами и написал:
— . Чтобы этого не случилось, надо прежде всего сделать так, чтобы Баккара не могла заниматься герцогом. Следовательно, нужно поспешить с исполнением маленькой комедии, которую мы придумали.
— За этим дело не станет, дядя, будь вполне уверен и спокоен.
— Затем надо сделать так, — написал слепой. — Надо устроить так, чтобы графа не убивали.
— Графа Артова?
— Да.
— Почему?
— Потому что если Роллан убьет его на дуэли, то Баккара станет его оплакивать и ради скуки займется герцогом де Шато-Мальи.
Рокамболь как-то недоверчиво посмотрел на сэра Вильямса.
— Однако, — сказал он, — дядя, мне кажется, что горе и печали помрачили твой рассудок.
Слепой пожал плечами и насмешливо улыбнулся. Он взял грифель и написал:
