где устраивался праздничный обед и вручались подарки
346.
Ребенка обычно называли в честь крестного или крестной. В XIII–XIV веках христианские имена, пока еще немногочисленные, чаще были нормандскими, чем англосаксонскими. Перечислим те, которые чаще всего встречались в Элтоне: Джон, Роберт, Генри, Ричард, Уильям, Джеффри, Томас, Реджинальд, Гилберт, Маргарет, Матильда, Алиса, Агнес и Эмма. Реже попадались Николас, Филип, Роджер, Ральф, Стивен, Александр, Майкл, Адам и Эндрю, Сара, Летиция, Эдит и Беатрис. Джозефов и Мэри еще не было.
В отличие от хозяйки замка или многих городских женщин, крестьянская мать, как правило, сама кормила своих детей. Только если у матери не было молока или она умирала, нанимали кормилицу. Судя по документам коронеров, в течение первого года жизни младенцы нередко оставались одни в доме, пока родители работали в поле, ухаживали за животными или занимались другими делами. Детей постарше чаще оставляли с няней, как правило соседкой или молодой девушкой. Недостаточное внимание к ребенку со стороны занятых родителей порой приводило к трагедиям, но при этом нам известно мало случаев детоубийства, обычного явления в Древнем мире347.
Некоторые современные авторы обвиняют средневековых родителей в том, что они не питали каких-либо чувств по отношению к своим детям. Но даже с учетом того, что письменных свидетельств – переписки и мемуаров, – которые отражают подобные чувства, было мало по сравнению с более поздними временами, это обвинение кажется необоснованным. В отчетах коронеров между строк обнаруживаются страдания родителей из-за потери ребенка: один отец искал сына, утонувшего в канаве, «нашел его, вытащил из воды, не смог спасти, и тот умер»348; другой, чьего сына поразила молния в поле, «подбежал к нему, нашел его лежащим там, взял на руки и отнес в дом… думая спасти его»349; мать вытащила сына из канавы, «ибо верила, что сможет спасти его»350; увидев, что сын упал в мельничный пруд, отец «пытался спасти его, вошел в воду, но не смог ничего сделать»351. Бывало, что крестьянин отдавал жизнь за ребенка: например, один отец погиб, защищая свою маленькую дочь от насильника352.
Проповедник XIV века изображает мать и дитя353: «Зимой, когда руки ребенка холодны, мать берет стебли соломы или камыша и просит его потереть их не для того, чтобы согреть стебли, а для того, чтобы согреть руки ребенка [поскольку они будут тереться друг о друга]». Когда ребенок заболевает, «мать берет свечу и дает обет, творя молитву».
В отчетах коронеров изредка попадаются описания детей, занятых работой или игрой: младенец лежит в колыбели у огня; девочка ходит за матерью, помогая помешивать варево в горшке, брать воду из колодца, собирать плоды; мальчик идет с отцом в поле, на мельницу, на рыбалку или играет с луком и стрелами. В одной проповеди показывается, как ребенок задействует свое воображение, играя «с цветами… с палочками и кусочками дерева, чтобы соорудить комнату, кладовую и зал, изготовляя белого коня из палочки, парусник – из огрызков хлеба, большое копье – из стебля амброзии, боевой меч – из осоки, прекрасную даму – из ткани, и затем он поглощен мыслью о том, как нарядно украсить ее цветами»354.
Другой проповедник заявлял, что в ребенке нет злобы, «ни злопамятства, ни гнева на тех, кто бьет его так сильно, чтобы как следует наказать. Но, побив его, покажи чудесный цветок или красное яблоко; он забудет все, что с ним сделали, и придет к тебе, распахнув объятия, чтобы ласкаться и целовать тебя»355.
Малыши играли, те, кто постарше, помогали по хозяйству. Становясь подростками, дети знакомились со взрослым миром труда: девочки работали в доме и во дворе, мальчики – в поле. Вопреки распространенному мнению в эту эпоху деревенских детей не отправляли к другим людям в услужение или для обучения ремеслу. Большинство их оставалось дома356.
В Средние века появились – впервые в мире – больницы и медицинские школы, но эти важные новшества почти не отразились на жизни в деревне. Врачи занимались своим ремеслом в городе и при дворе. Деревенским жителям приходилось лечить себя самим. Даже цирюльники, в чьи обязанности входило бритье, кровопускание (основной вид терапевтической помощи) и удаление зубов (единственная зубоврачебная практика), были лишь в немногих деревнях. В сборниках кутюмов большинства поместий предусматривался отпуск по болезни, продолжительность которого нередко достигала года и одного дня. «Если [виллан] болен так, что не может выйти из дома, – говорится в сборнике кутюмов Холиуэлла, – то он освобождается от всех работ и heusire [одного из платежей в пользу сеньора] до осени, кроме пахоты [предположительно, крестьянин для этого кого-то нанимал]. Осенью он освобождается от половины своей работы, если болен, и получает отдых на все время болезни, продолжительностью до года и одного дня. А если его болезнь продлится более года и одного дня или если он заболеет снова, с этого времени он будет выполнять все работы, относящиеся к его земле»357.
Жизнь была короткой. Даже если крестьянин не скончался в младенческом или детском возрасте и достиг двадцати лет, он не мог надеяться прожить намного больше сорока пяти – порог, за которым начиналась старость (senectus)358. Манориальные записи ничего не говорят о болезнях, хотя к общеизвестным причинам смерти – туберкулезу, пневмонии, тифу, насилию и несчастным случаям, – вероятно, можно прибавить недуги, связанные с нарушением кровообращения, то есть инсульт и инфаркт. В документах коронеров несколько раз упоминается смерть, наступившая вследствие «падучей болезни» – эпилепсии. Немощные – слабоумные, калеки, паралитики, душевнобольные и золотушные (кожные заболевания были особенно распространены, так как мылись редко) – совершали паломничество в Кентербери и к другим святыням.
Однако те, кому в Средневековье приходилось хуже всего, не могли посещать святилища. Проказа, распространявшаяся неведомым образом, внушала ужас, который не прекратился с окончанием Средних веков. Страдавшие ею изолировались от общества, живя поодиночке или сообща, им разрешалось появляться на людях только в особом балахоне и с колокольчиками, предупреждавшими об их приближении. Изоляция прокаженных свидетельствовала о заметном прогрессе медицинской науки, выявившей инфекционную природу заболевания, но в то же время отдавала печальной иронией, поскольку проказа (болезнь Хансена) заразна лишь в незначительной степени. В элтонских судебных записях содержится единственное, да и то косвенное упоминание об этой болезни: в 1342 году «Хью Прокаженный» подвергся штрафу за то, что украл солому сеньора359.
Как и в любом другом обществе, старики и немощные люди, не способные обрабатывать свою землю, зависели от тех, кто был моложе. Самой распространенной формой такой помощи в XIII веке было соглашение между
