Но через несколько часов он был уже не так уверен в правильности своих рассуждений. Калатин ему сначала даже не поверил.
– Твой отец не станет отсылать тебя домой! – воскликнул он.
Но, увидев, что Квинт в этом уверен, он принялся всячески отговаривать друга от вступления в пехоту. Все очень скоро узнают, кто он такой. Новые товарищи никогда не будут считать его своим из-за акцента; не говоря уже о том, как много велитов гибнут во время сражений.
– Ты помнишь, сколько людей мы потеряли на берегу Требии? – запротестовал Квинт.
Однако последний довод Калатина произвел на него самое сильное впечатление.
– А как же я? – спросил он. – У меня не останется друзей. Не поступай так со мной, пожалуйста.
– Ладно, – пробормотал юноша, стараясь не думать об отце. – Я останусь.
Однако он не был уверен, что сможет долго все это выносить.
Этрурия, весна
Ганнон почувствовал легкий зуд и в сотый раз потер шрам на шее. Плоть в том месте, где ее коснулся раскаленный металл, исцелилась, но по какой-то необъяснимой причине привлекала мух, точно свежая коровья лепешка. Он раздраженно махнул рукой.
– Пошли вон!
– Здесь не так уж много мух, командир, – кротко сказал Мутт. – Тебе еще повезло, что сейчас зима.
– Говорят, летом в воздухе от них черно, – добавил Сафон.
Ганнон бросил на них раздраженный взгляд, хотя знал, что они правы. В середине лета он видел тучи мошкары, которая вилась над болотистой землей возле дома Квинта и покрывала укусами каждый открытый участок человеческой кожи. Впрочем, причин для раздражения у него имелось великое множество. Он вытащил левую ногу из глубокой грязи. Раздался громкий чавкающий звук. Ганнон попытался найти сухой участок земли, чтобы поставить ногу, но у него ничего не получилось.
– Что за адское место, – проворчал он.
– Так и есть, командир. Но ты найдешь отсюда выход, правда?
Не смеется ли он над ним, промелькнуло в голове у Ганнона, но грязное лицо Мутта было безмятежным, как у ребенка.
– Да. Я найду. Или Сафон.
Брат ухмыльнулся в ответ. Уже не в первый раз Ганнон подумал, что его предложение было слишком поспешным. Вчера он подошел к Ганнибалу и попросил разрешения повести в разведку отряд, чтобы отыскать более быстрый путь через топи, в которые попала армия. Сафон приятно удивил брата, предложив составить ему компанию. «Для моральной поддержки», – сказал он.
Ганнон невероятно обрадовался, когда Ганнибал согласился.
– Еще один отряд разведчиков вреда не принесет. Если кому-то по силам найти новый путь, то именно тебе. Ведь ты счастливчик, правда? – проворчал он, вытирая красную жидкость, сочившуюся из-под повязки, закрывавшей его правый глаз.
Ганнону была приятна такая похвала, и пришлось заставить себя не отводить взгляд. Люди болтали, что Ганнибал ослепнет и что они потеряют не меньше солдат, чем во время перехода через Альпы. Ганнон очень резко осаживал тех, кто распространял такие слухи. Их полководец провел армию через Альпы зимой. И теперь найдет выход из создавшегося положения с его помощью или без нее, сказал себе юноша. Но здесь, в этих диких, забытых богами местах, без Ганнибала, прежняя уверенность начала его оставлять.
– Возможно, армии следовало выбрать другой путь, – пробормотал он.
– Все не так просто, – возразил Сафон.
Ганнон вздохнул.
– Я знаю. Мы не хотели вступать в сражение, и у нас не оставалось выбора.
С наступлением весны стало известно, что Гай Фламин, один из новых консулов, передвинул свои легионы в Арретиум, что в Апеннинах. В ответ Ганнибал решил избежать столкновения с Фламином, а для этого пересечь пойму реки Арно, которая несла свои воды на запад, к морю, через центр Этрурии.
– Поход получился трудным, но план сработал, – сказал Сафон. – Мы не видели римские войска уже несколько дней.
– Конечно, нет! Зачем им сюда идти? – Ганнон сердито указал на окружавшую их со всех сторон воду.
– Скоро все закончится, – весело заявил брат.
В ответ юноша только фыркнул. Их положение лишь ухудшалось с того момента, как они вошли в дельту. Из-за сильных весенних дождей Арно вышла из берегов. Теперь, когда вся земля покрылась водой, оставался только один способ преодолеть эти пространства – выбрать путь и идти вперед. Этот способ оказался чрезвычайно опасным: десятки людей тонули в глубоких ямах, других уносило мощное невидимое течение. Вьючные животные также гибли. Некоторые начинали паниковать, и вода уносила их прочь, к верной смерти. Другие погружались по самое брюхо в жижу, и их не удавалось вытащить. Некоторых, более счастливых, убивали, с других снимали поклажу и оставляли умирать.
Часто подобное случалось и с людьми. Неверный шаг в сторону от тропы мог оказаться фатальным. Оказавшись в вязкой грязи по грудь или даже шею, солдаты просили их спасти. Сначала им пробовали помочь, но это лишь приводило к гибели других солдат, и от таких попыток пришлось отказаться. Фаланге Ганнона повезло – они потеряли только трех человек. В подразделении, в которое определили Бомилькара, погибло втрое больше. Не желая, чтобы его люди задыхались в грязи, Ганнон сам прекращал их мучения выстрелом из лука.
Галлы особенно сильно страдали из-за тяжелых условий. После того как Ганнибал обнаружил, что среди них участились побеги, он приказал поставить недисциплинированных воинов в середину колонны. Иберийская и ливийская пехота шла в авангарде, тяжелая кавалерия замыкала колонну. Нумидийские всадники под предводительством Магона, брата Ганнибала, следили за возможными дезертирами на флангах.
«Этот шаг предотвратил массовое дезертирство, – уныло подумал Ганнон, – но привел к тому, что дух солдат начал стремительно падать – так опускаются на дно люди и животные, которых засасывает ненасытная жижа». Молодой человек был благодарен Бостару и отцу за способность сохранять бодрость духа перед лицом трудностей. Даже Сафон помогал, с его мрачными шутками об ужасных вещах, которые ему доводилось видеть. И все же, несмотря на поддержку семьи, ужас не отпускал.
Температура воздуха повысилась, и вся свежая провизия начала гнить, так что голод стал новым врагом армии. Запасы воды и вина уменьшались, вынуждая людей пить воду из реки. Естественно, это приводило к рвоте и поносу. Большинство сохраняли достаточно сил, чтобы продолжать марш, но некоторые стали слишком слабыми. Как и застрявших мулов, их оставляли на верную гибель. Однако и наступление ночи, которое обычно приносило отдых, не давало облегчения. Все настолько пропиталось влагой, что костры разжечь не удавалось. Холод, голод, отсутствие сухого места для ночлега – солдаты пытались спать на собственном снаряжении. Ганнон видел, как некоторые засыпали на телах мертвых мулов.
