Шум ветки, колебаемой ветром, дрожание листка, неожиданный полет ночной птицы — все пугает, все заставляет вздрагивать; самый мужественный человек чувствует против воли, как кровь застывает у него в жилах, потому что он боится, — за каждым деревом, за каждым выступом скалы может скрываться смерть, каждую минуту может явиться перед ним кровожадный враг, который вонзит в него свое оружие, не дав времени отстранить удар. Спускались только медленно. Диего, который, казалось, видел в темноте так же хорошо, как и днем, выбирал старательно место и подвигался вперед только тогда, когда был уверен, что грунт, на который он ступает, крепок.
По временам останавливались на несколько секунд, тогда дрожь ужаса пробегала по всей линии, подобно электрической искре, и заставляла биться самое твердое сердце. Наконец, через час, каждая минута которого казалась бразильцам вечностью, достигли равнины.
Крик аллигатора, раздавшийся в безмолвии, дал знать бразильцам остановиться.
Спустя две минуты тот же самый крик, повторенный два раза, заставил их вскочить в седла, наконец, при крике совы они поскакали и пустились со скоростью, удвоенной инстинктивным страхом, который они испытывали, понимая всю опасность, угрожавшую им.
Маркиз велел донне Лауре сесть верхом на лошадь; молодая девушка равнодушно, не произнося ни одного слова, повиновалась и по приказанию дона Рока поместилась вместе со своей невольницей в середину линии всадников.
Маркиз требовал это, потому что здесь, казалось, женщины находились в некоторой безопасности, и ему было легче наблюдать за своей пленницей.
Целую ночь, пригнувшись к шее лошадей, бразильцы скакали за капитао.
К восходу солнца они сделали восемнадцать или девятнадцать лье, что было удивительно, но бедные кони их утомились и не могли более держаться.
На расстоянии одного лье перед собой беглецы увидели широкий поток.
Это был Пилькомейо, один из значительных притоков Парагвая.
Маркиз приблизился к капитао.
— Вы отлично сделали, Диего, — сказал он, — благодаря вашим дальновидным распоряжениям мы спасены.
— Погодите еще благодарить меня, ваше превосходительство, — отвечал индеец, насмешливо улыбаясь, — не все кончено.
— О-о! Мы опередили их настолько, что они не могут нас настигнуть.
— Гуакуров не опередишь, ваше превосходительство; единственным средством для нашего спасения было бы достигнуть реки и переехать через нее.
— Ну кто же нам мешает!
— Посмотрите на лошадей; прежде нежели мы проедем половину расстояния, которое отделяет нас от Пилькомейо, так называется река, которую вы видите там, неприятели атакуют нас.
— Это уж излишнее упрямство, посмотрите сами, равнина пустынна, никого на ней не видно.
— Вы думаете, ваше превосходительство?
— Конечно, напрасно я смотрел во все стороны, ничего не замечаю.
— Вы не привыкли к степи, вот и все. Смотрите, — прибавил он, указывая рукой на северо-восток, — замечаете ли вы колебание высокой травы?
— В самом деле, но что же в этом?
— Видите ли вы еще, — продолжал невозмутимый капитао, — стада nandus и seriemas, которые, испугавшись, бегут по всем направлениям, эти стаи guaros и kamichis, которые поднимаются мгновенно, испуская пронзительные крики?
— Да, да, я все вижу; далее?
— Что же далее, ваше превосходительство? — Колебание травы без видимой причины, так как нет ни малейшего ветерка, и испуганный полет гуаров и камихов, и отчаянная скачка нандов и сериемов показывают очень ясно, что гуакуры преследуют нас и менее чем через час они настигнут нас.
— Но через час мы уже переедем реку.
— С нашими лошадьми невозможно; они едва передвигают ноги: посмотрите, они спотыкаются на каждом шагу.
— Правда, — прошептал маркиз, — но в таком случае что же делать?
— Приготовиться к смерти.
— О! Вы говорите неправду, Диего!
— Через час никто из нас не будет жив, — отвечал холодно капитао.
— Но ведь мы не дадим убить себя, не защищаясь!
— Это другой вопрос, ваше превосходительство; хотите вы биться до последней капли крови?
— Конечно.
— Отлично; в таком случае предоставьте мне все сделать. Мы будем убиты, я очень хорошо знаю это, но победа обойдется дорого нашим врагам.
Не теряя ни минуты, капитао приступил к приготовлениям для битвы, они были так просты, как того требовали обстоятельства.
Бразильцы соскочили на землю, передушили своих лошадей и из трупов несчастных животных сделали круг, в котором они все могли поместиться.
Маркиз, занятый в эту минуту оживленным разговором с донной Лаурой, заметил эту бойню, но не успел остановить ее.
— Что вы делаете? — вскричал маркиз.
— Укрепление, — отвечал Диего равнодушно. — Из-за этих трупов мы будем стрелять до тех пор, пока не истощатся заряды.
— А каким же образом мы убежим после битвы?
Индеец разразился хриплым и громким хохотом.
— Мы не убежим, потому что все умрем!
Маркиз не нашел возражения; он понурил голову и возвратился к молодой девушке.
Донна Лаура упала на землю, предаваясь глубокому отчаянию; только ее лошадь не убили, она стояла около девушки с опущенной головой, дрожа от ужаса.
— Вы умрете, — сказал дон Рок молодой девушке.
— Надеюсь, — отвечала она тихим, замирающим голосом.
— Стало быть, вы очень ненавидите меня?
— Мое сердце не знает ненависти; я презираю вас.
Маркиз вспылил.
— Донна Лаура, — продолжал он, — еще есть время, откройте мне свои тайны.
— Зачем? — сказала она, смотря ему прямо в глаза, — ведь мы сейчас умрем.
Маркиз с бешенством топнул ногой.
— Это не женщина, а демон! — вскричал он с яростью.
Донна Лаура грустно улыбнулась.
— Так ничто не может убедить вас? К чему послужит вам теперь эта тайна?
— А вам? — отвечала она холодно.
— Откройте мне ее, откройте, и, клянусь вам, я спасу вас даже и тогда, если б мне пришлось для этого идти по колено в крови. О! Если б я знал эту драгоценную тайну, я чувствую, что успел бы ускользнуть от ужасной опасности, которая угрожает нам. Откройте мне ее, донна Лаура, умоляю вас.
— Нет! Я лучше умру, чем предоставлю вам спасти меня.
— Так умри и будь проклята! — вскричал он, выхватив пистолет из-за пояса.
Кто-то остановил его руку.
Он обернулся, мрачно взглянув на человека, который осмелился его тронуть.
— Извините, ваше превосходительство, — сказал ему Диего бесстрастно, — если я прерву ваш занимательный разговор с сеньоритой.
Донна Лаура не сделала ни одного движения, чтобы избегнуть смерти; глаза ее не опустились, щеки не побледнели; смерть была для нее освобождением.
