— Ты хороший человек или петух, как держишь коня? — возмущенно крикнул Бежан.
— А ты думал, для такого случая коню комнату в Метехи приготовили, — добродушно огрызнулся Папуна.
Бежан пригрозил пожаловаться своему племяннику Сандро, любимому оруженосцу князя Амилахвари, но друзья, предъявив страже лощеную бумагу с подписью Баака Херхеулидзе, уже въехали в боковые, обложенные серым камнем ворота Метехского замка.
Главный двор Метехского замка вымощен плитами. Тяжело лежат квадраты серого камня. Кованые ворота крепко сидят в зубчатых стенах. В узких оконцах башен блестят пики метехской стражи. Глубокий балкон, обвитый пышным плющом, скрывает резную дверь. Отражения желто-синих венецианских стекол играют на плитах пестрыми бабочками.
В глубине двора княжеские конюхи в ярких чохах прогуливают взмыленных коней.
— Неспокоен твой жеребец, смотри, ухо откусит, — рассмеялся молодой конюх.
Старик, державший под уздцы серого в яблоках коня, угрюмо ответил:
— Каков всадник, такое и жеребец. Кому дает покой князь Качибадзе?
— Почему, старик, сердитый такой?
— Князь азнаурством не пожаловал?
— Может, жеребец в грязь сбросил?
— Или откусил что-нибудь?
На раскатистый хохот подбежали телохранители, чубукчи, нукери и с любопытством заглядывали через плечи впереди стоящих.
— Ишачьи ваши шутки, — внезапно вспылил старик, — на праздник едете? Тебе, Ласо, хорошо, — набросился он на молодого конюха, — у князя подносы облизываешь, а в Дараке был? Много зерна видел? Народ обнищал, на войне гибнет, дети солому едят, от работы женщины сохнут…
— Не мы воюем, — раздались голоса, — магометане-собаки покоя не дают.
— Неплохое дело война, — бесшабашно тряхнул головой нарядно одетый оруженосец, — в прошлую войну многих пленных взяли, много караванов отбили.
— Караваны князья поделили, — перебил старик, — а тебе навоз достался.
— Молчи, старик! — прикрикнул подошедший Арчил, старший смотритель царских конюшен, родственник Папуна, — за плохой язык хорошую голову потерять можно.
— Молодец, Арчил, — засмеялись слуги, — знаешь, когда натянуть повода.
— Эх, старик, чужие уши — плохой хурджини для тайн, — сказал пожилой телохранитель.
— По какой дороге, Симон, двигаются войска князя Цицишвили? — поспешно переменил разговор Арчил.
— Не хочешь ли пристроить в княжескую дружину исполина, прискакавшего к тебе на рыжем слоне?
— Нет, Симон, мой друг Саакадзе зачислен в царскую дружину, а слона, думаю, он не обменяет на коня Цицишвили, если князь даже и тебя отдаст в придачу.
— Ха, ха, ха… Арчил, жирно угощаешь.
— Го-го-го!.. Подсыпь ему еще перцу, лучше поскачет.
Но шутки конюхов оборвал рокот трубы. Стража бросилась открывать железные ворота. Загремели тяжелые засовы. Толпа вплотную придвинулась к распахнутым воротам.
— Доблестный Нугзар Эристави с младшим сыном Зурабом прискакал!
— Жеребец под князем — арабской крови, жизнь за такого коня отдашь!
— А чепрак золотом расшит!
— Бешмет зеленого бархата!
— Священный цвет турок!
— А шарвари краснее фесок!
— Хороший праздник будет у собак, если так едет на войну могущественный Нугзар.
— Как звенят серебряные ожерелья на конях оруженосцев.
— Такое ожерелье хорошо подарить Кетеван.
— Нашел место о Кетеван думать.
— А сколько телохранителей, копьеносцев, сразу на дворе тесно стало!
— Что свита! Пять тысяч дружинников Эристави под стенами Тбилиси стоят.
— Ты что, считал?!
— Я считал, семь тысяч!
— Кто приехал? — спросила царица, нервно перебирая четки.
В нарядных покоях толпились придворные княгини.
— Нугзар Эристави, царица, — улыбнулась княгиня Бараташвили, продолжая смотреть в окно. — Новое знамя, как красиво: белый орел терзает зелено-чернуюзмею… Смотри, царица, семнадцатый раз попал в яблоко зоркий царевич Луарсаб…
— Большая свита с Эристави?
— Да, царица, и Зураба привез… Двадцать первый… Жаль, помешали. Зураб в сад вошел, шашку показывает…
Пальцы Мариам сжали подушку…
— Шш… шш… тише! — пронеслось по двору.
— Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.
— А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.
— Жена и дочь вчера приползли.
— Кошки заранее плакать приехали.
— Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.
— Пусть на свою голову пепел сыплют.
— На войну, как на похороны, едут.
— Гонец! Гонец!
— От храброго Ярали вести.
— Эй, гонец, какие вести привез?!
— Хорошие, точите шашки, — смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход…
Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен — совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.
«Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны… Так и знал, — продолжал раздражаться начальник замка, — всегда следом светлейший Баграт Картлийский… А! И Симона притащил… Сына за собой, как хурджини, возит… И кватахевскую богородицу на знамени обновил, к трону подбирается… Подождите, светлейшие, может, и не удастся вам заменить Газнели князьями Амилахвари…»
Из глубины зала за Газнели наблюдал тбилели. Янтарные четки проворно бегали в пухлых пальцах.
«Вот муж, чей горестный вид да послужит примером многим, даже мне, грешному, — вздохнул служитель креста. — Князь удручается делами царства, а меня сатана искушает… — Тбилели прижал к груди крест. — Но дела церкви — главная моя забота… не следовало бы медлить с обещанным вкладом. Или напомнить царю?.. Нет, не время… Может, сам догадается оставить распоряжение. Надо выпытать у Газнели, князь должен знать».
Тбилели грузно поднялся, поправил на груди золотой, усеянный бриллиантами крест и подошел к Газнели. Склонившись друг к другу, они зашептались…
Резкие звуки рога, цоканье копыт, крик команды, звон оружия взбудоражили двор.
Бойкая Хорешани Газнели, дочь начальника замка, открыла окно.
— Мухрам-батони прилетел! Ах, какой красавец Мирван!
Лицо Астандари покрылось бурыми пятнами.
— Где, где? — бросились к раскрытому окну княжны.
— Величественного Мухран-батоии за много верст узнаешь по драгоценному оружию, оранжевому бархату и черному сафьяну.
— У Мирвана заблестели глаза, князь, кажется, на Хорешани смотрит.
