— Жрецом Исиды! О боги! А как его зовут?
— Апекид.
— Все понятно, — пробормотала Нидия. — Брат и сестра оба обречены на жертву. Апекид! Да, это имя я слышала в… но, если так, он поймет, в какой опасности его сестра. Скорей к нему!
При этой мысли она вскочила и, взяв палку, которой всегда ощупывала дорогу, поспешила к храму Исиды. До того времени, как добрый грек принял ее под свое покровительство, она ходила с этой палкой по всему городу. Каждая улица, каждый перекресток в самых оживленных его кварталах были ей знакомы, и добрые прохожие, к тому же с благоговейным уважением относившиеся к ее несчастью, всегда уступали ей дорогу. Бедняжка, она не знала, что вскоре слепота спасет ее и станет поводырем, более надежным, чем самые острые глаза!
Но, с тех пор как Главк взял Нидию к себе, он приказал одному из своих рабов всегда сопровождать ее; и бедный раб, который был очень толст и уже дважды ходил к дому Ионы и обратно, а теперь увидел, что ему предстоит новая прогулка (куда — было ведомо лишь богам), поспешил следом, горько сетуя на свою тучность, и торжественно клялся Кастору и Поллуксу, что у этой девушки не только слепота Купидона, но и крылатые ноги Меркурия.[49]
Однако Нидии почти не нужна была его помощь, чтобы найти дорогу к известному всем храму Исиды: площадь перед ним была сейчас пуста, и она без труда подошла к священной ограде.
— Там никого нет, — сказал толстый раб. — Кто тебе нужен? Разве ты не знаешь, что жрецы не живут в храме?
— Кликни кого-нибудь! — сказала она нетерпеливо. — Днем и ночью там бывает хоть один жрец, охраняющий святыни Исиды.
Раб крикнул — никто не отозвался.
— Ты никого не видишь?
— Никого.
— Ты ошибаешься: я слышу вздох. Погляди получше.
Раб, ворча и недоумевая, огляделся и перед одним из алтарей, остатки которого и теперь, после раскопок, все еще загромождают тесное пространство, увидел фигуру, низко склонившуюся словно бы в раздумье.
— Я вижу человека, — сказал он. — И, судя по белым одеждам, это жрец.
— Жрец Исиды! — крикнула Нидия. — Услышь меня, о служитель древнейшей из богинь!
— Кто зовет меня? — спросил тихий и печальный голос.
— Я принесла одному из ваших жрецов важную весть. Я пришла сообщить эту весть, а не вопросить оракула.
— С кем же ты хочешь говорить? Сейчас не время, уходи, не тревожь меня. Ночь посвящена богам, а для людей предназначен день.
— Кажется, я узнаю твой голос, хотя слышала его только раз. Тебя-то я и ищу. Ты жрец Апекид?
— Да, это я, — отвечал жрец, приблизившись к ограде.
— Хвала богам! — Она сделала рабу знак отойти, и он, сообразив, что в храм ее могла привести только забота об Ионе, повиновался — отошел и сел на землю поодаль.
— Тс-с! — сказала она и тихо спросила: — Ты действительно Апекид?
— Разве ты не узнаешь меня?
Я слепая, — сказала Нидия. — Уши заменяют мне глаза, это они тебя узнали. Но все же поклянись, что ты Апекид.
— Клянусь богами, клянусь своей правой рукой, клянусь Луною!
Тс-с! Говори тише. Нагнись ко мне, дай мне руку. Ты знаешь Арбака? Клал ты цветы к ногам мертвецов? А! Твоя рука холодна… Слушай же. Дал ты страшную клятву?
— Кто ты и откуда, странная девушка? — спросил Апекид со страхом. — Я тебя не знаю, в первый раз вижу тебя.
— Зато ты слышал мой голос; но нам обоим стыдно вспоминать про это. Слушай, у тебя есть сестра…
— Что с ней? Говори же!
— Ты знаешь пиры мертвецов, чужеземец, быть может, тебе даже приятно на них бывать, но хотел бы ты, чтобы в них участвовала твоя сестра? Хотел бы, чтобы она оказалась в гостях у Арбака?
— О боги! Нет, он не осмелится! Девушка, если ты смеешься надо мной, горе тебе! Я разорву тебя на куски!
— Я говорю правду; в эту самую минуту она в доме у Арбака — в первый раз. Ты знаешь, какие опасности ей грозят. Прощай. Я исполнила свой долг.
— Постой! Постой! — вскричал жрец, проводя дрожащей рукой по лбу. — Если это правда, как нам ее спасти? Меня могут не впустить туда. Я заплутаюсь в этом ужасном доме. О Немесида! Поделом же мне!
— Я отпущу раба, будь ты моим поводырем. Я проведу тебя через потайной ход и шепну тебе на ухо слово, которое отворяет двери. Возьми какое-нибудь оружие — оно может понадобиться.
— Погоди, — сказал Апекид и исчез в одной из ниш, а через несколько мгновений снова появился, скрыв свое жреческое одеяние под широким плащом, какие тогда носили люди всех сословий. — А теперь, — сказал он, скрипнув зубами, — если только Арбак посмел… Но он не посмел! Не посмел! Могу ли я его подозревать? Неужели он так низок? Я не верю этому… Но ведь он коварен. Темный колдун, вот он кто. О боги, помогите мне… Но что я говорю! Разве это боги? И все же есть по крайней мере одна богиня, которую я могу призвать, и имя ей — Возмездие.
Бормоча эти бессвязные фразы, Апекид в сопровождении своей молчаливой слепой спутницы быстро пошел по пустынным улицам к дому египтянина.
Раб, неожиданно отпущенный Нидией, пожал плечами, пробормотал проклятие и, поскольку идти ему больше было некуда, отправился восвояси.
Египтянин в одиночестве разговаривает сам с собой. Его характер.
Вернемся теперь на несколько часов назад. Когда забрезжил рассвет того дня, который Главк успел отметить белым камешком, египтянин уже сидел, бодрствуя в одиночестве на верху высокой пирамидальной башни, примыкавшей к его дому. Каменная стенка вместе с мрачными деревьями, окружавшими дом, скрывала площадку на башне от любопытных или враждебных взглядов. На столике перед Арбаком лежал свиток, испещренный мистическими знаками. В небе тускло мерцали звезды, ночные тени таяли на голых горных вершинах; только над Везувием висело плотное темное облако, которое за несколько дней до того зловеще сгустилось над его вершиной. День оттеснял ночь, и это особенно было заметно над морем, спокойно, словно гигантское озеро, лежавшим в своих берегах, на которых зеленели виноградники и деревья, а кое-где белели стены спящих городов.
Это был самый удобный час для дерзновенной науки, которой занимался египтянин, — науки, позволявшей читать изменчивые людские судьбы по звездам.
Он дописал свиток, отметил час и знак зодиака, а потом, опершись на локоть, погрузился в раздумье.
— Опять звезды предостерегают меня! Значит, мне грозит какая-то опасность! — сказал он медленно. — Опасность неожиданная и страшная. То же сочетание звезд, которое, если наши древние хроники говорят правду, некогда составилось для Пирра, обреченного жаждать всего и не насладиться ничем, — его уделом были бесславные битвы, лавры без триумфа, слава без торжества. Наконец собственные предрассудки сделали его трусом, и он умер, как собака, от руки старухи! Нечего сказать, звезды льстят мне, когда ставят меня рядом с этим глупым воякой, обещая моей всепроникающей мудрости тот же конец, что и его безумному тщеславию. Постоянные усилия, отсутствие определенной цели, сизифов труд, гора и камень — какой мрачный образ! Да, звезды указывают, что мне грозит смерть, подобная смерти царя Эпира. Взгляну-ка еще раз. «Остерегайся, — говорят сверкающие пророки, — когда проходишь под ветхими крышами, или под осажденными стенами, или под нависшими скалами — камень, падающий сверху, несет в себе проклятье твоего жребия!» И эта опасность близка. Но я не могу точно определить день и час. Что ж, если это конец, пусть, сверкая, до последней песчинки высыплется из часов весь отмеренный мне песок. Зато если я избегну опасности, если только мне это удастся, дальше весь мой жизненный путь ясен и чист, как лунная дорожка на море. Я вижу, как сияют почести, счастье, успех над бездной, где я в конце концов должен буду исчезнуть. Неужели я покорюсь, если потом, когда опасность минует, меня ждет такая светлая судьба? Душа моя полна надежд, она бестрепетна, и это добрый знак. Если бы мне суждено было погибнуть так внезапно и скоро, тень смерти уже нависла бы надо мной и меня леденило бы тяжкое предчувствие. Моя душа с печалью приняла бы зов мрачного Орка. Но она улыбается — она сулит мне избавление.
