— Когда я в Петрограде была, всякие разговоры слышала о красных. Их еще большевиками зовут. Они будто за справедливость.
Василий с сомнением покачал головой:
— Говорят, бьют они безо всякой жалости.
— Не звери. Такие же люди.
— Потому и красными называются, что все в крови!
— Дурак ты, и разговоры твои дурацкие.
— Пускай я дурак. Тогда скажи мне, умная, а пожары от кого? Ага, молчишь?!
— Больше от снарядов... Или сами атамановы казаки жгут.
— И чего ты так красных защищаешь? Думаешь, если твой Семен у них...
— Про Семена — не твоего ума дело. И совсем он не мой.
Василий опять вздохнул. Может, сейчас и завести разговор? Их во всем дому только двое, никто не помешает. Да и сама сказала насчет Семена: «Не мой»! А что? Все возможно. Надо попытаться. Не известно, выдастся ли еще другой такой подходящий момент. Откажет — так тому быть. А вдруг не откажет?!
Василий достал кисет, оторвал от аккуратно сложенной газеты кусок бумажки, стал вертеть козью ножку. И удивился — бумажка дрожала. Исподлобья глянул на Надю: не заметила ли? Но она смотрела куда-то в сторону. Желтоватый свет фонаря слабо освещал ее лицо, и Василию оно показалось и похудевшим и потемневшим до черноты. Он прикурил от фонаря, затянулся раз-другой, да так, что в голову ударило.
— Зря на меня серчаешь, Надь, ей-богу, — заговорил он каким-то незнакомым голосом. Наде даже показалось, что у него в горле что-то булькало. — Вот дураком меня обозвала... А ить я к тебе... словом сказать, всей душой я к тебе...
Надя удивленно взглянула на него. Интересно, что будет дальше?
— Ты только послушай, об чем я. Давай сбежим... Запряжем в розвальни коней на выбор, пару коров привяжем... Из сундуков наберем на что душа потянется...
Сидя в кресле, он весь подался вперед, вытянул руки с растопыренными пальцами, будто готовился заграбастать все богатство. Только сейчас Надя заметила, что они дрожат, да и весь он странно подергивается.
— Ну, а дальше? — выдохнула она. — Потом?
— Вот... Я тебе все, как следовает... Тут огонька поддадим — кто узнает? Да никто! Никогда! На красных подумают. А мы своим хозяйством жить станем. Ну, что скажешь?!
Не ждала Надя такого от Василия. Он уже стоял перед ней и, приподняв фонарь, светил ей в лицо, словно стараясь не только услышать, но и увидеть, что она думает, что собирается ответить на этот его вопрос.
— Меня в работницы возьмешь, ага? — преодолевая отвращение, усмехнулась она.
— Надь! — горестно вскрикнул Василий. — Тоже сказала! Ну, да разве можно?! Ты за хозяйку будешь. Ей-право! Ну, как тебе, чтоб не в обиду, — женой! Моей хозяйкой! А я вот как за тобой упадать буду — побей меня бог, ежели пальцем когда трону! Мы, знаешь, как жить станем? Первыми хозяевами! Спервоначалу мазанку сгоношим, может, а после того дом отгрохаем! Пятистенок..., Земли можно купить у башкирцев, десятин пять сотельных... Овечек заведем. Еще чего там придумаем...
— Вдвоем не справиться с таким хозяйством, — подделываясь под его тон, сказала Надя.
— Ты об том не горюй! Говори — согласная или врастутырку пойдут наши дела? Нет, глупая, — рассмеялся Василий, — о чем завела!.. Там увидим, что и как. Понадобится, так можно и работников поднанять. Были бы денюжки, будут и девушки. Так что ты мне скажешь?
— Ох и жаден ты, Василий! Нехорошо.
В этих словах Василию почудился не отказ, а что-то похожее на нерешительность, вызванную, скорее всего, боязнью: а вдруг да дознаются?
— Ты не сумлевайся, не боись! Подумают, что мы в огне сгорели, — стал он уговаривать ее, уже и мысли не допуская, что она может отказаться. — Еще и жалеть будут! Мы, знаешь куда, к башкирцам подадимся! Или же к киргизцам! За Соляным городком такие степи — ни конца, ни края. Я сам оттудова, знаю! Ты долго не думай...
Надо отвечать, дальше тянуть нельзя. Следовало сразу оборвать его.
— Значит, на чужое глядишь — руки чешутся? Так я понимаю? — тихо, но твердо спросила Надя.
Василий почувствовал что-то недоброе.
— Так ведь красные все равно до нитки разграбят, а мы чем хуже?
— Хуже ли, лучше ли — вопрос другой. И нечего собой выхваляться. — Надя помолчала, раздумывая, как убедить его, чтобы он выкинул из головы свои дурные мысли. Может, повернуть все в шутку? Да нет, какая шутка, если человека даже трясет всего. Вот что значит — жадность. — Я так думаю, что ни ты, ни я с чужого добра богачами не станем. Лучше и не мечтай. И боже тебя упаси хоть пылинку здесь тронуть, такой шум подниму — не обрадуешься.
— Твое разве? — обозлился Василий.
— Что там за дверью оставил?
— Ничего.
— Так я же видела! Что в мешке?
— Мало ли что!
Надя решительно направилась к двери, но Василий оттолкнул ее.
— Не лезь!
— Да ты что, в самом деле! — возмутилась Надя. — Я думала, он шутит... Давай мешок!
— Я тебя добром прошу, Надежда, не вяжись. Хотел, чтоб все как следует быть, ну, по-хорошему, а ты...
— А я тоже по-хорошему. Бери свое ружье и топай. Тоже мне, придумал, нечего сказать! Жених несчастный...
Василий нехотя взял ружье, но из комнаты не вышел, а стал неловко топтаться на месте, переводя испуганный взгляд с Нади на ружье, с ружья на Надю. Она перехватила его и поняла, угадала, о чем он думает, с чем борется, или, наоборот, взвинчивает, подбадривает себя? Неужто он может? Неужто способен? Нет! А почему «нет»? Хватило же смелости предлагать... Ведь и вправду их во всем доме только двое. Чего проще? А пожар все может скрыть. И никто никогда не узнает...
Надя шагнула на середину комнаты и остановилась напротив него.
— Чего танцуешь? Уж если решил, так действуй. Ну?
Василий понял, что она угадала его мысли, и в страшной растерянности обеими руками прижал к груди ружье.
— На-адька! — простонал он.
— Смелости не хватает? Червяк. Слизняк поганый, — зашептала Надя и, вся подавшись вперед, медленно двинулась на него.
— Так я же ничего, ну что ты, Надька, — пятясь, оправдывался он. — Да тут и заряда нет. Гляди! — Василий торопливо выдернул затвор и вложил палец в пустой приемник. — Во, видала? А патрон — вота где! — Он выхватил из кармана штанов патрон и на ладони протянул Наде. Было похоже, что он безумно рад тому, что ружье не заряжено, а патрон оказался в кармане, и он смог это доказать Наде и тем самым оправдаться перед ней. — А ты не знаю что подумала... Будто я и в самом деле прямо не знаю чего...
Надя почувствовала, как слабость разлилась по телу. Во рту стало сухо, в ушах слегка позванивало. Хотелось пить. Зачем она связалась с Василием?! Глупо. Мерзко. Натолкал чего-то в мешок, ну и пускай! Не обеднеет же Стрюков, в самом-то деле. А она кинулась, словно сторожевая собака, преданная хозяину. Василий, конечно, так и понял. А ей нисколечко не жалко ни Стрюкова, ни его барахла. Да наоборот, она бы с радостью согласилась, чтобы все его богатство пошло прахом. Пусть все сгинет. До ниточки! До пылинки! Красные заберут? Ну и пусть! Но они будут брать среди бела дня, совершенно открыто. Нет, она правильно поступила, остановив Василия. Человек же ворует! И ему потакать? Интересно, что же прихватил он?
