Как же тогда понимать, что ваше правительство разрешает аборты?
Ну дает тетенька! Как же она глубоко копала. Я и сам не в курсе — разрешены ли у нас аборты, или нет? У нас, в эту эпоху, так было — то разрешали, то запрещали.
— Наше, то есть, мое правительство исходит из того, что ни одна женщина не пойдет делать аборт, если ее к этому не принуждают обстоятельства. А обстоятельства бывают самыми разными — материальное положение, болезнь и прочее. Не скрою, что в нашем обществе отношение к абортам отрицательное. Но если запретить делать аборты официально, то женщины станут делать это подпольно. А где гарантия, что они не воспользуются услугами шарлатанов, или просто аборт, проведенный где-то, в несоответствующих условиях, не станет причиной смерти матери? Аборт — это очень деликатное дело. Государство заинтересовано в том, чтобы в стране рождалось как можно больше граждан, но все должно быть разумно.
Ну все, кажется ее вопросы исчерпаны. Нет, собирается еще о чем-то спросить. А Николай Степанович проявляет излишнюю деликатность, и не перебивает мадам. К счастью, представитель администрации все-таки вспомнил, что вести пресс-конференцию — это его работа и махнул рукой в сторону худощавого господина в очках.
— Альфред Росмер, «Юманите», —представился мужчина.
«Юманите», это все-таки наша газета. Авось, Росмер не станет задавать провокационных вопросов. Ан, нет. Задал ведь, сволочь такая!
— Товарищ Кустов, — широко улыбнулся журналист. — Планируете ли вы проводить во Франции идею социалистической революции?
Нет, определенно провокатор. Разве такие вопросы следует задавать товарищу по партии? Даже если я что-то и планирую, то вслух все равно не скажу. И что отвечать? Я как-то ляпнул, потом с ушей замучился отряхивать. А заявить, что мы придерживаемся курса реальной политики, без идеологических установок — так ведь никто не поверит. Поэтому, отвечал коротко:
— Нет, не планирую.
Я-то рассчитывал, что Гумилев, перехватит инициативу у официального лица, успеет передать слово кому-то другому, но Николай Степанович даже рта не успел открыть, а «официальное лицо» закрывает спиной Гумилева. Он что, тоже из компартии? Не Гумилев, а лицо.
А Росмер снова заговорил:
— Но если вы коммунист, то вы обязаны это делать.
— Я принадлежу к Российской коммунистической партии, но в нашем Уставе не сказано, что я обязан устраивать во Франции революцию — попытался я выкрутиться, но представитель «Юманите» был настойчив, словно пиявка:
— А мне бы хотелось услышать более подробный ответ.
Я начал слегка сердиться. Так подставлять собственного товарища по партии — это уже свинство. Но все-таки, взяв себя в руки, начал излагать прописные истины:
— Прежде всего, я полномочный представитель своей страны, дипломат. Если бы я начал проводить в жизнь какие-то свои политические идеи, это стало бы вмешательством во внутренние дела Французской республики. В этом случае меня следовало бы немедленно отозвать. Советская Россия всегда выступала за невмешательство во внутренние дела других государств. (Ох, ну что я несу!) Франция — демократическая страна и вопрос о власти той или иной партии решается на выборах (Ага, на демократических.). Если победу одержат коммунисты — Советская Россия будет это приветствовать, но мы готовы сотрудничать с любой правящей партией, потому что ее выбирает народ.
Ух ты, как я здорово завернул. Надеюсь, когда журналисты станут писать, то ничего не переврут?
А вот и новый журналист поднимается с места.
— Матэн. Газета «Пти Паризьен». Скажите, что случилось с собранием известного купца Третьякова? А заодно — что происходит с остальными художественными музеями России. Правда, что из музеев пропали картины известных мастеров?
Эх, рановато пошла «утечка», рановато. И какая зараза поспешила? Договаривались же, что слухи о загадочных исчезновениях пойдут через годик, а то и через два. Ну куда спешить-то? Мне же еще нужно создавать некую базу, где «всплывут» пропавшие шедевры. Мышка-норушка не подойдет, она слишком засвечена.
Впрочем, почву нужно создавать постепенно, но так, чтобы никто не догадался.
— Мсье Матэн, — улыбнулся я как можно убедительнее. — Я недавно был в России, посетил некоторые музеи. Скажу, что в момент моего посещения все картины были на своих местах. Возможно, что некоторые работы нуждаются в реставрации. Все-таки, несколько лет гражданской войны, плохие условия хранения могли сказаться на состоянии полотен. Будем рады, если кто-то из французских специалистов захочет отправиться в Россию и помочь нам. В настоящий момент руководство Третьяковской картинной галереи мечтает организовать в Париже свою выставку. Если правительство Франции даст согласие, то все французы смогут убедиться, что наше главное достояние — древние иконы, на месте.
Ну вот, от трудного вопроса ушел и сумел дать бесплатную рекламу будущей выставке. Сейчас бы не начали спрашивать о национализированных дворцах, и о том — могут ли владельцы рассчитывать на какую-нибудь компенсацию? Но задали другой, более животрепещущий для французов вопрос:
— Будет ли правительство Советской России выплачивать компенсацию держателям акций?
Елки-палки, конечно не будет. Уже много раз этот вопрос задают, когда же поймут? Но придется говорить обтекаемо. Я дипломат или где?
— РСФСР не является правопреемником царской России, но наше государство достаточно гибко подходит к вопросам, связанным с выплатой (хотел сказать — компенсаций, но слово показалось неудачным, поэтому выбрал нейтральное) э-э… чего либо. Боле того — мы уже рассчитались с гражданами Франции, с некоторыми учреждениями и организациями, обладавшими облигациями государственных займов. Акции — это совершенно другой вопрос. Акционерные общества создаются по воле их владельцев, а не по воле государства, поэтому акционеры не могут предъявлять нам претензий.
Журналисты, сидевшие в зале недовольно зашумели. Наверняка здесь имеются акционеры предприятий, национализированных в семнадцатом или восемнадцатом годах.
Как хорошо, что на пресс-конференции в президентском дворце имеется определенный лимит времени. А иначе, точно бы что-нибудь ляпнул, а потом бы пришлось разгребать.
Глава 18
Залегендировать легенду
— Иван, свет ты мой Петрович, а как я все это легендировать стану? — поинтересовался я.
— Э… — беспомощно нахмурил лоб Смолянинов.
— Олег Васильевич я, — любезно напомнил полпред Советской России своему собственному дипкурьеру.
В моем кабинете, даже при закрытых дверях, я не мог себе позволить назвать Ивана Петровича попросту Гришей, а он, соответственно, не имел права именовать меня Владимиром Ивановичем. Ладно, забыл парень, бывает.
— Так, Олег Васильевич, а чего же ее легендировать? — недоумевал Смолянинов. — Нам нужно из Франции вывезти женщину, не очень и молодую, а от вас и всего-то требуется подписать ее служебный паспорт, чтобы она могла до России доехать.
Я мысленно хрюкнул. Для моего молодого коллеги тридцать пять лет — это уже не очень молодая женщина? М-да.
— Иван Петрович, сам посуди — а с каких это рыжиков я должен непонятную женщину вывозить? Нет, я все понимаю, что она вам нужна, только и ты пойми, что мне нужно веское обоснование. Она кто? Специалист в какой-то области? Ученый? Литератор? Давай, думай.
Темнилы хреновы. Я же уже знаю, что Сыроежкин со своим напарником будут вывозить к нам любовницу Савинкова, ту самую «девушку из хора». Видимо, она должна будет вначале «прощупать почву», все подготовить, встретиться с руководителями «подполья», а только потом дать отмашку своему любовнику. Еще знаю, что мне про то знать не положено, потому что Артузов Григорию таких указаний не давал.
И не служебный паспорт я должен выписать, а только временное удостоверение личности, позволяющее покинуть пределы Франции и въехать в Россию. Но между этими двумя точками имеется еще и Германия, а потом Латвия. С Латвией проблемы не возникнет, имеется договоренность, а вот с немцами могут быть заморочки. Дипломатических отношений пока нет, авиалиния еще не работает.
— Олег Васильевич, но это же чистейшая бюрократия, — начал рычать Сыроежкин.
Ну блин, сотрудники контрразведки… Рычи Гриша, рычи. Парень ты умный, но опыта маловато.
— Ладно, Иван Петрович, представим, что ты сотрудник французской тайной полиции… — начал я. Подумав, сказал: — Впрочем, пусть даже и не французской, а нашей. Ты, как сотрудник некого спецотдела узнаешь, что французское посольство собирается отправить во Францию свою соотечественницу, которая долго живет в Москве. Скажи, у тебя вопросы не возникнут — а почему именно ее?
— Так, а чего тут такого? — пожал плечами Сыроежкин. — Она француженка, по дому соскучилась, родные имеются — тетки какие-нибудь с бабками скучают, вот и все. Что тут искать-то?
— А если в Москве таких француженок тышша, а то и больше, отчего посольство этой Мари или Люси предпочтение отдает? А чем хуже Софи или Жаклин?
