Такие мысли терзали юношу за пиршественным столом, и веселящийся сотник Есуакатль нет-нет да и окидывал своего протеже и подчиненного долгим внимательным взглядом. И наконец, улучив момент, отвел в сторону, под массивную крышу портика: сотня Есуакатля пировала во дворце какого-то жреца или кальпуллека – старосты городского района.
– Дом? – Сотник ухмыльнулся. – Зачем тебе дом, парень? А, понимаю, хочешь женится. Не спеши, ведь в казарме куда веселее! Вот, помнится… Впрочем, как знаешь. Как десятнику, тебе так и так положен дом, правда не очень большой… Я бы даже сказал – маленький. Ты хочешь оставить себе рабов?
– Одного. Остальных хотелось бы продать.
– Помни – хотя бы двоих ты должен пожертвовать храму Уицилопочтли.
Асотль лишь развел руками: должен так должен, что тут скажешь?
– Но я позвал тебя сюда не за этим. – Есуакатль огляделся вокруг и понизил голос. – Я рекомендовал тебя для одного важного дела… Ты мне кажешься для него вполне подходящим.
– Что за дело? – быстро поинтересовался юноша.
– Завтра с утра ты отправишься в Колуакан, охранять наши дары Ачитомитлю. Он примет эти дары… И почувствует нашу силу! Знаешь, что мы пришлем ему?
– Пленников?
– Зачем давать колуа благословенье богов? Вовсе нет. Уши принесенных в жертву! Их много… Проклятый Колуакан! – Сотник сплюнул с неожиданной злобой. – Он стоит над всеми нами, как надменный господин над слугой, и, презрительно выпятив нижнюю губу, цедит приказы.
– Смотрю, ты не слишком-то расположен к нашим союзникам. – Асотль спрятал усмешку.
Есуакатль угрюмо кивнул:
– Я их ненавижу! Еще юношей, таким, как ты, я участвовал в «войнах цветов». О, колуа тогда были сильны и не стеснялись навязывать нам свою волю! Им нужны были пленники для принесения в жертву, а воевать по-настоящему ни с кем не хотелось – подлые трусы! И тогда они велели нашему вождю послать в нападение небольшой отряд. Только вместо мечей, дубинок и копий мы были вооружены букетами цветов! Мы все знали, что с нами будет… И гордились этим! Смерть на жертвенном камне – достойная и счастливая участь. Так мы все тогда думали… И я – молодой и глупый. Я уцелел тогда, вырвался, убежал – не очень-то уважал жрецов. Меня не успели взять в плен – пришлось нашему старому вождю принять нас обратно… Меня и еще нескольких человек из сотни… Знаешь, почему я тебе все это рассказываю? – Резко обернувшись, сотник посмотрел Асотлю прямо в глаза.
– Почему? – усмехнулся юноша.
– Потому что ты тоже не очень-то уважаешь жрецов! Только не лги… Я давно это заметил… Ты – из простых, такой же, как и я… О, как я ненавидел когда-то не только жрецов, но и знать, «тех, кто всегда ест этцалли»… А теперь и сам стал таким, как они! Сам! Своей волей! Своим умом! И мне не помогали никакие жрецы и никакие…
Есуакатль, как видно, хотел сказать – «боги», но вовремя опомнился и прикусил язык.
«Те, кто всегда ест этцалли» – так называли знать. Этцалли – лепешка из кукурузной муки с мясом – вкусная и сытная вещь. «Жирные пожиратели лепешек» – так, немного переиначив полуофициальное прозвище, именовал знать Асотль. Потому что сам не был таким. Здесь. Но вот когда-то в Колуакане…
Нет! Все в прошлом, все – отец, влиятельный, всеми уважаемый жрец благого бога Кецалькоатля, налаженная, относительно безбедная жизнь, привилегированная школа – кальмекак… Транспортная контора, ресторанная сеть, выборы… Все в прошлом, и ничего не вернуть. Сейчас он, Асотль-Перепелкин, никто… То есть совсем недавно еще был никем, но сейчас… сейчас – уже десятник, для многих – человек уважаемый. И добился этого – сам!
Но Есуакатль, ну дает старый! Фрондер, мать его за ногу, – жрецы ему не нравятся… Асотлю тоже не нравятся… Сотник умен и наблюдателен – это сразу подметил. Да, умен, хоть с виду валенок валенком… Или, как это по-местному сказать, на языке народов науа? Каменюка каменюкой? Или – тапир тапиром?
Он ненавидит Колуакан, сотник… А ненавидел ли этот город Асотль? Скорее нет, чем да, ведь все-таки, несмотря ни на что, это был город его юности, его детства, город друзей… И любимой.
Ну, с любимой ясно… А вот друзья – смешной толстяк Тлауи, Уии, сын начальника писцов, неунывающий балагур Сенцок, Шочи… Шочи! Некогда даже толком поговорить со старым другом! Удалось перемолвиться лишь парой слов и все.
– Эй, парень, где бродят твои мысли?
Задумавшись, Асотль и не слушал, что там еще говорил сотник.
– Повторю: тебе надобно встретится со жрецом. Он будет здесь вечером.
– Со жрецом? – недоуменно переспросил юноша. – А при чем здесь жрец?
«Взводный» ухмыльнулся:
– Тут дело в том, какой жрец. Это Куэкальцин Четыре Пера.
– Никогда про такого не слышал!
– И не удивительно, – хмыкнул Есуакатль. – О нем вообще мало кто слышал, этот жрец, знаешь ли, не очень-то стремится к известности. Есть такой не очень-то грозный, а, наоборот, довольно веселый бог – Макуилшочитль.
– Знаю, – вспомнив занятия в кальмекаке, улыбнулся Асотль. – «Господин цветов», покровитель пиров и веселья. Весьма симпатичное божество!
– Да-да, все так думают. Маленький безобидный бог, вовсе не требующий кровавых жертв, у него и храм неприметный, правда красивый, и жрецы – тоже не скажешь, что особенно важные люди… Кроме вот этого – Куэкальцина Четыре Пера. Он – доверенное лицо самого правителя Теночка!
– Так я…
– Да! Сегодня, вот уже сейчас, ты встретишься именно с ним вон там, у колодца. И пусть тебя не введет в заблуждение его простецкий вид. Удачи!
Простецкий – это, пожалуй, было верно подмечено: больше всего жрец Куэкальцин Четыре Пера почему-то напоминал Асотлю-Перепелкину Алексея Козлова, известного джазового композитора и саксофониста – «Козла на саксе» – основателя фьюжн-группы «Арсенал», когда-то, еще в семидесятые, исполнявшей известные стандарты «Chicago», «Blood, Sweat and Tears» и прочих корифеев джаз-рока.
Такой же сухой, подвижный, с необычной для индейца черной остроконечной бородкой и небольшими, аккуратно подстриженными усиками. Интеллигент, блин… На плече «интеллигент» держал наполненный чем-то вместительный мешок из волокон агавы.
Изъяснялся жрец тоже вполне интеллигентно: разницы в словах «ты» и «вы» в этом древнем языке не было, одни лишь интонации, и – интонационно, неуловимо – все же чувствовалось, что жрец обращался на «вы»: не меня ли вы ждете, молодой человек? Да, я Куэкальцин Четыре Пера, так меня называют. Давайте, если вы не против, немного пройдемся по саду, здесь, у дворца, как-то уж слишком людно…
Асотль пожал плечами: почему бы не пройтись? Он хотел было спросить: почему у уважаемого жреца такое прозвище, Четыре Пера, от головного убора? Но никаких перьев в черной шевелюре Куэкальцина что-то видно не было. Детская кличка? Наверняка над таким «интеллигентом» издевались все, кому не лень.
