Из кошеля, висевшего у его пояса, герцог достал ключ, спустился на несколько ступенек вниз, перешел через какой-то дворик и отпер дверь под аркой, скрытую за желтеющими уже кустами ежевики: на самом пороге ее еще росла длинная густая трава.
Шагов десять пришлось пройти по темной дорожке до внутреннего двора, в одном углу которого возвышалась каменная лестница.
Лестница эта выводила в просторную комнату или, вернее, в огромный коридор.
У д'Эпернона имелся ключ и от коридора.
Он тихонько открыл дверь и обратил внимание Генриха на необычную обстановку, с самого начала поражавшую глаз.
В коридоре стояло сорок пять кроватей – на каждой из них лежал спящий человек.
Король взглянул на кровати, на спящих и, обратившись к герцогу, спросил с несколько тревожным любопытством:
– Кто такие эти спящие люди?
– Сегодня они все еще спят, но с завтрашнего дня спать уже не будут, то есть будут по очереди.
– А почему они не будут спать?
– Чтобы вы, ваше величество, спокойно спали.
– Объяснись: это все твои друзья?
– Они выбраны мною, сир, отсортированы, как зерна на гумне. Это бесстрашные телохранители, которые будут сопутствовать вашему величеству неотступно, как ваша тень. Все это дворяне, имеющие право находиться всюду, где находится ваше величество, и они не подпустят к вам никого ближе, чем на расстояние клинка шпаги.
– Ты это придумал, д'Эпернон?
– Ну да, бог мой, я один, сир.
– Это вызовет всеобщий смех.
– Не смех, это вызовет страх.
– Твои дворяне, значит, такие грозные?
– Сир, эту стаю псов вы напустите на любую дичь. Они будут знать только вас, только с вашим величеством иметь дело и только у вас просить света, тепла, жизни.
– Но я же на этом разорюсь.
– Разве король может разориться?
– Я с трудом оплачиваю своих швейцарцев.
– Посмотрите хорошенько на этих пришельцев, сир, и скажите мне, придется ли, по вашему мнению, много на них тратиться?
Король окинул взглядом эту длинную спальню, достойную внимания даже со стороны монарха, привыкшего к самым примечательным архитектурным затеям.
Продолговатый зал был во всю свою длину разделен перегородкой, по одну сторону которой архитектор устроил сорок пять альковов, расположенных, словно келейки, один подле другого и открывающихся на проход, в конце которого стояли король и д'Эпернон.
В каждом из этих альковов пробита была дверца, соединявшая его с чем-то вроде комнаты.
Благодаря такому остроумному устройству каждый дворянин мог от исполнения служебных дел сразу же переходить к частной жизни.
К своим общественным обязанностям он выходил через альков.
Семейная и личная жизнь его протекала в примыкавшем к алькову помещении.
В каждом таком помещении была дверь, открывавшаяся на балкон, который шел вдоль всей наружной стены.
Король не сразу понял все эти тонкости.
– Почему ты показал мне их в кроватях, спящими? – спросил король.
– Я полагал, сир, что так вашему величеству легче было бы произвести осмотр. На каждом из этих альковов имеется номер, что очень удобно: под тем же номером числится и обитатель данного алькова. Таким образом, каждый из этих обитателей, когда понадобится, может быть и просто номер такой-то, и человек.
– Придумано довольно хорошо, – сказал король, – в особенности если у нас одних будет ключ ко всей этой арифметике. Но ведь несчастные задохнутся, если все время будут жить в этой конуре?
– Если вашему величеству угодно, мы сделаем обход и осмотрим помещение каждого из них.
– Черт побери! Ну и мебельный склад ты мне устроил, д'Эпернон! – заметил король, бросив взгляд на стулья, куда спящие сложили свою убогую одежонку. – Если я стану хранить в нем лохмотья этих парней, Париж здорово посмеется.
– Что верно, то верно, сир, – ответил герцог, – мои сорок пять гасконцев не слишком роскошно одеты. Однако, ваше величество, будь все они герцогами и пэрами…
– Да, понимаю, – с улыбкой сказал король, – они обошлись бы мне гораздо дороже.
– Вот именно, сир.
– Сколько же они будут мне стоить? Если не дорого, это меня, возможно, убедит. Ибо внешний вид у них, д'Эпернон, не очень-то привлекательный.
– Сир, я знаю, что они несколько отощали да и загорели на солнце наших южных провинций. Но я был таким же худым и смуглым: они пополнеют и побелеют, подобно мне.
– Гм! – промычал Генрих, искоса взглянув на д'Эпернона.
Наступила пауза, вскоре прерванная королем.
– А знаешь, эти твои дворяне храпят, словно церковные певчие.
– Сир, по одному этому о них судить не следует: видите ли, сегодня вечером их очень хорошо накормили.
– Послушай-ка, один что-то говорит во сне, – сказал король, с любопытством прислушиваясь.
– В самом деле?
– Да, что это он говорит? Послушай.
И правда, один из гасконцев, чьи руки и голова свисали с кровати, а рот был полуоткрыт, что-то бормотал с печальной улыбкой.
Король подошел к нему на цыпочках.
– Если вы женщина, – говорил тот, – бегите! Бегите!
– Ого! – сказал Генрих. – Он дамский угодник.
– Что вы о нем скажете, сир?
– У него довольно приятное лицо.
Д'Эпернон поднес к алькову свою свечу.
– К тому же руки у него белые, а борода хорошо расчесана.
– Это господин Эрнотон де Карменж, красивый малый, он далеко пойдет.
– Бедняга, у него там был какой-нибудь роман, и пришлось его прервать.
– Теперь он будет любить только своего короля, сир. Мы вознаградим его за принесенную жертву.
– Ого, рядом с этим, как его?..
– Эрнотон де Карменж.
– Да, да, рядом с ним – престранная личность. Какая рубашка у этого номера тридцать первого! Можно подумать – власяница кающегося грешника.
– Это господин де Шалабр. Если он разорит ваше величество, то, ручаюсь, не без выгоды для себя.
– А вон тот, с таким мрачным лицом? Он, видно, не о любви грезит?
– Какой у него номер, сир?
– Номер двенадцать.
– Острый клинок, железное сердце, отличная голова, господин де Сент-Малин, сир.
– Да, да, если хорошенько подумать, – знаешь, Ла Валетт, мысль твоя не плохая!
– Еще бы! Сами посудите, сир, какое впечатление произведут эти новые сторожевые псы, которые, словно тень, будут следовать за вашим величеством. Этих молодцов никто никогда не видел, и при первом же представившемся случае они покажут себя так, что не осрамят нас!
– Да, да, ты прав, мысль хорошая. Но подожди.
