– Фридель! Да разве его с тобой не было?
– Нет я его не видел вовсе.
И Эббо бросился на лестницу, призывая брата, потом приказал людям искать его на горе, и сам хотел следовать за ними. Но Христина удержала его.
– О, Эббо! Как же ты пойдешь? Теперь ночь, а скалы так опасны.
– Матушка, я не могу оставаться.
И, обвив руками шею матери, он шепнул ей:
– Матушка, мы поссорились с Фриделем! Виноват я.
Тронутая выражением голоса молодого человека, Христина отпустила его, но проводила до последней ступеньки лестницы.
Светлое, голубое небо начинало усеиваться звездами; вдруг безмолвие ночи было нарушено пронзительным криком, раздавшимся на горе. Эббо вздрогнул и отвечал таким же криком; вслед за ним, послышался до того пронзительный и продолжительный крик, что принять его за эхо было невозможно.
– Это около Красного Гнезда, – сказал Ганс.
– Он верно был у Птамарганского озера, – сказал Эббо, еще раз закричав в надежде, что ответ воспоследует ближе; но звуки голоса доказывали всем людям опытным, что Фридель звал на помощь.
– Нет никакого сомнения, – сказал испуганный Эббо. – Он попал на те скалы, куда упал прошлое лето раненый олень.
Христина вскрикнула от ужаса.
– Не бойтесь ничего, баронесса, – сказал ей Гейнц. – Так раненые не кричат; барон Фридель так благоразумен, что подождет, если убедится в невозможности идти дальше в потемках.
– Я его найду, – сказал Эббо и начал кричать так, чтобы дать понять брату, что к нему идут на помощь; а ответные крики Фриделя успокоили мать.
Вооружившись длинной веревкой и несколькими светильниками, Гейнц и двое из слуг приготовились отправиться на поиски. Христина умоляла Эббо позволить ей следовать за ними до тех пор, пока присутствие ее не будет мешать идти далее. Эббо подал ей руку, а Гейнц поднял светильник так, чтобы осветить извилистую тропинку, которая в сущности не была очень крута, но Христина никогда не решилась бы пройти по ней днем, если бы видела пропасть, зиявшую внизу. Дошли до высоты, где дул свежий ветерок, и Эббо, указав рукой на темную массу, увенчанную голой остроконечной скалой, которая, казалось, терялась в небе, остановился и сказал:
– Вот тут озеро. Не трогайтесь с места!.. Фридмунд, – закричал он, употребив теперь имя брата вместо призывного крика.
– Сюда, в эту сторону… под Красным Гнездом, – ответил Фридель.
Все пошли вдоль скал, окаймлявших озеро и дошли до основания скалы, составлявшей верхнюю точку Орлиной Лестницы.
Голос Фриделя раздавался как будто под ними.
– Я здесь, здрав и невредим, – кричал он, – только было так темно, что я не решался ни подниматься, ни спускаться.
Шнейдерлейн объяснил ему, что сейчас ему бросит веревку; он должен ею обвязаться и таким образом может безопасно спуститься со скалы. Минуту длилось тревожное ожидание, наконец светильник осветил лицо молодого человека, появившегося со словами:
– Как! Мать здесь!
– Ах, Фридель, где это ты был? Что у тебя в руках?
Фридель показал хорошенькую головку беленького козленка.
– Где это ты взял, Фридель?
Он указал рукой на скалу, говоря:
– Я лежал на берегу озера, вдруг орлица пролетела надо мной так близко, что я увидал в ее когтях этого бедного козленочка и слышал его жалостные крики.
– Так ты был у самого гнезда, у недоступного гнезда? – вскричал изумленный Эббо.
– Это все вздор. Если влезть на первую вершину, там уж не так трудно, как думают. Только я дождался, пока орел и орлица опять улетели.
– И ты отнял у них добычу? А орлята?
– Ах, – сказал Фридель почти сконфуженным голосом, – это были два орленка; мать покинула их на минуту, и я не решился повредить им; так что я взял только козленка и несколько перьев для своей шапочки. Тем временем солнце село, и вскоре я не мог разглядеть дороги. Когда я заметил, что потерял тропинку, то подумал, что мне лучше всего засесть в какой-нибудь расщелине и ночевать там. Я боялся только, что мать будет беспокоиться. И вдруг она здесь!
– А, Фридель, – сказал Эббо, – ты хотел доказать мне, что я напрасно упрекнул тебя в трусости.
– Нет, брат, я об этом совсем забыл, также как и ты забыл те слова, которые тебя рассердили. Я хотел только спасти козленка. Мне кажется это козленок старухи Рики.
Христина обняла обоих сыновей, и все возвратились в замок, не делая ни малейшего намека на происшествия этого дня. Только когда перешли дверь Христина слышала, как Фридель грустно сказал брату:
– Мне кажется я сделаюсь священником.
Эббо ничего не отвечал; но Христина поняла, что Фридель хотел этим показать брату, что разбой будет поводом к их расставанью. Увы! Неужели же наступило время, когда братья не могли более идти по одной дороге?
Урсела объявила, что госпожа Кунегунда ушла в свою комнату и не выходила оттуда.
Оба брата чувствовали необходимость в отдыхе. Христина провела часть ночи в молитве; она очень опасалась за последствия нарушения мира. Каждый праздник св. Фридмунда слышно было что такой-то и такой-то замок был разрушен Швабской лигой; и если весть о нынешнем грабеже дойдет до сейма, вероятно Адлерштейн не будет пощажен. Христина молила Бога сохранить ее детей от всякого зла и смягчить сердце старой баронессы.
Утомленная слезами и бессонницей, Христина тихо вошла в комнату сыновей. Во сне они так походили друг на друга, что самой матери трудно бывало различить их… но в эту ночь различие между ними было заметнее. Фридель, бледный и утомленный таким тяжелым днем, спал крепко; но хотя глаза Эббо и были закрыты, его растрепанные волосы, оживленный цвет лица и хмурый лоб изобличали внутреннее волнение юноши. Мать подумала даже, не проснулся ли он, но зная, что ни в каком случае сын не поведает волнующих его мыслей, она только нагнулась к детям, прошептала молитву и благословила их.
– Вставай Фридель!
– Как? Разве уже утро? – спросил Фридель наполовину еще спящий, крестясь. – Но ведь солнце еще не встало!
– Нам надо опередить солнце, – сказал Эббо, бывший уже на ногах. – Не надо будить матери; то, что мы должны сделать, должно быть кончено прежде, чем кто-либо проснется в замке… Ты хочешь молиться? Уверяю тебя, дело, на какое мы идем, важнее молитвы.
Фридель обмакнул пальцы в чашу со святой водой, висевшую над кроватью братьев, набожно перекрестился, оделся наскоро, и оба брата без шума спустились в первый этаж. Когда прошли в большую залу, Эббо прошептал на ухо брату:
– Подожди меня здесь.
И, крадучись, пошел за перегородку, отделявшую альков его бабушки от остальной части комнаты Старуха была еще погружена в утренний сон; на ее подушке лежала связка ключей от всех закоулков замка, связку эту приносили баронессе каждый вечер Эббо протянул руку и схватил ключи, так что они не звякнули, потом, вместо того, чтобы снова войти в залу, он пошел впереди Фриделя проходом, освещаемым широким просветом, проведенным через скалу. Братья подошли к двери, которую Эббо отворил не без труда, то была дверь, ведущая в темницу. Первые лучи солнца проникали туда чрез окно с железной решеткой. Здесь братья увидали двух узников, внезапно разбуженных.
