совершенно теряются, когда видят синяки. Им не втолкуешь, что стерпеть зуботычину иной раз — больший подвиг, чем получить удар мечом. Но я хочу услышать, что было дальше.
— А эта птица еще сырая? — голодный взгляд правого глаза Блонделя алчно скользнул по тетеревиной тушке.
— Боюсь, ей еще надо подрумяниться. — Луи снова повернул вертел. — Пока глотните вина и закусите хлебом. Ну так что же в Дюренштейне? Неужто вы и вправду туда пробрались?
— Нет, — покачал головой Блондель. — Там глубокий ров, всегда поднятые мосты и надежная стража, которая бдит и днем, и ночью. И «всяких там бродяг-миннезингеров», как выразился начальник стражи, они не пускают — потому как дескать их милость господин герцог такого сброда не любит. Я не стал спорить и принялся слоняться вокруг замка, будто бы подыскивая место для ночевки, но на самом деле рассматривая стены и бойницы.
С восточной стороны ров совсем узкий, зато стена высотой не менее двадцати туаз. Клянусь, — такие высокие стены я видел только в Птолемиаде, да еще в Аскалоне [37]. И над стеной чуть-чуть виднеется башня — не донжон [38], а, скорее, более старая часть замка. Бойниц в стене я не приметил, но когда стемнело, увидел, что на черном фоне башни как будто колышется пятнышко света. Значит, там есть небольшое окно, и за этим окном, наверное, горит свеча. Тут меня обуяла дерзость — я достал свою лютню и заиграл. Поиграл-поиграл и стал слушать. И… Нет, вы не поверите!
В волнении Блондель умолк, взял из рук Луи флягу и отпил еще несколько глотков. Шато-Крайон молчал, ожидая, пока трубадур справится с собой.
— Я бы и сам не поверил! — воскликнул трубадур. — Было совершенно тихо. И вот я услыхал, как сверху, прямо из той бойницы, где был виден свет, донесся голос. Он пел песню… песню, что сочинил Ричард там, в Палестине! Песню, которую мы с ним пели вдвоем.
Луи так и подскочил:
— Ты… Вы… Ты уверен!?
— Еще как! Да я ее узнаю из сотни песен. Вот послушай!
Подтащив к себе сумку, молодой человек вытащил оттуда свою лютню, быстро ее настроил, и его пальцы скользнули по струнам.
Блондель пропел эти слова и вновь пришел в волнение, но на этот раз тотчас взял себя в руки.
— Я узнал не только слова, мессир граф! Я узнал голос, понимаете? Это был голос моего короля! Голос Ричарда!
— Так мы нашли его! — закричал Луи. И, тревожно оглянувшись, зажал себе рот ладонью. — Дальше, дальше, Блондель! Что было дальше!?
— Я запел второй куплет той же песни. Как можно громче запел:
Замолчав, я снова напряг слух. И ждал долго.
— И ничего не услышали? — дрогнувшим голосом спросил Луи.
— Услышал. Сверху вдруг прозвучал третий куплет песни. Третий, понимаете?
— Чего же тут не понять! — граф Шато-Крайон почти разозлился: ну что за люди эти поэты — надо о главном, а они — все о своем! — Вслед за вторым куплетом всегда звучит третий.
— Да нет! — покачал головой трубадур. — Дело в том, что третьего куплета у этой песни не было. Понимаете? Не было и все. Обычно в конце мы повторяли в два голоса последние четыре строки второго куплета. Их я и ожидал услышать. Но услышал совсем другое.
— Вот как! И что же пропел король? Если только вы не ошиблись, и это был действительно он.
— Это был он! У меня ведь музыкальный слух, мессир, и я никогда не путаю голоса. А голос Ричарда вообще нельзя спутать ни с каким другим. Он пропел… Я запомнил:
— Может быть, слова были немного иные, но именно такой. Я подумал, что, быть может, Ричард хотел поведать мне об опасности, которая ему угрожает.
— И не мог вас окликнуть, потому что либо был в комнате не один, либо под дверью стояла стража. А, возможно, он боялся за вас.
Луи опустил голову и нахмурился, обдумывая рассказ трубадура. Конечно, Блондель — человек с пылким воображением, но такое нельзя придумать. Замок Дюренштейн… Ничего себе! Луи никогда там не бывал, но слышал про эту неприступную твердыню. Туда не проникнешь незаметно и уж точно нечего думать взять его штурмом, даже будь у них армия.
— За меня он и боялся, — продолжил Блондель. — И, выходит, не зря. Поняв, какую важную тайну узнал, я решил немедленно отправиться назад, чтобы поскорее рассказать обо всем сперва вам, а потом нашей королеве. Конь ждал меня в роще неподалеку, но едва я только сел в седло, как появился конный отряд, и мне приказали спешиться. Я понял, что был замечен под стенами Дюренштейна, что, возможно, кто-то услышал, как я пел вместе с пленным королем. И если эти люди возьмут меня, все будет кончено. Поэтому дал коню шпоры и помчался лесом во весь дух. Уже настала ночь, и я толком не знал, правильно ли выбрал направление. Конь устал, начал спотыкаться, но устали и лошади моих преследователей. В какой-то момент я даже решил, что они отстали, но они вскоре опять показались на дороге. Так мы скакали до самого рассвета. Когда вдали замаячили очертания Штольцберга, стало ясно, что я не ошибся и еду к той самой деревне, где мы с вами условились о встрече. Но тут до меня дошло, что я выдам им и вас, если прискачу прямо туда. И я направил коня в сторону, мимо деревни, и въехал в лес. В тот самый, что мы с вами сегодня миновали. Вот тут эти люди и настигли меня. Сперва я хотел обнажить меч и положиться на Волю Божию. Но их было восемь человек, они бы убили меня, и никто не узнал бы, где находится наш король. Я решился сдаться: ведь тогда оставалась хоть какая-то надежда убежать.
Этот их
