— Пошли, куда ж им деваться. А ты, Андрей, спи. Врач приказал тебе больше спать.
Пивень отвернул лицо к окну, с силой зажмурил лаза. Ноги, ноги… Они пылают, как в огне. Жар разливается по всему телу и со звенящим шумом подступает к голове.
Костя не видел разбитых ног, он пришел в сознание на второй день после обвала. Узнал, как врачи и сестры боролись за его ноги. Шесть часов они стояли у операционного стола. В горячечной полутьме Пивень слышал обрывки фраз: «Обошлось без ампутации…»
…В палату вошло много людей, но видел он одного — старого врача с желтым одутловатым лицом. Врач был похож на Костину бабушку. И глаза у него, как у бабушки, были серые. Врач смотрел на Костю печально, как когда–то смотрела на него бабушка, если ему случалось простудиться и слечь в постель.
— Где Андрей? — спросил Костя.
Врачи расступились и показали на соседнюю койку. Взгляды друзей встретились. Они кивнули друг другу.
— Тебя сильно? — спросил Костя.
— Нет. Слегка, этак жамкнуло. Ты тоже поправишься.
Пивень перевел взгляд на врача. И наверное, в глазах у Кости был вопрос: «Ведь правда, поправлюсь?..» Врачи, как по команде, стали расходиться. Кто–то поправил на Косте одеяло, кто–то ватой вытер пот со лба. Ушла и «бабушка».
В палату вошла сестра. Сказала Андрею:
— Вас пришли навестить отец и Хапров Святополк Юрьевич.
Хапров — это художник. Он живет на квартире у отца — давно живет: он стал словно бы членом семьи Самариных.
Сестра посмотрела в записку…
— А еще… Каиров и Папиашвили.
Самарин поднялся на подушке. Хотел попросить, чтобы вначале пустили отца и Хапрова, но дверь палаты раскрылась, и в сопровождении врача вошли Каиров и Папиашвили.
Каиров шел к Андрею, а смотрел на Пивня. У него как–то смешно выступали из–под халата коленки, он осторожно шагал по ковровой дорожке.
Врач поставил у ног Самарина стул. Борис Ильич присел на него. Папиашвили остался за спиной Каирова. Похоже было на то, что оба они пришли в фотографию.
— Вам привет от всего института, — сказал Каиров. — Как вы себя чувствуете? — Что, болит? — спросил Папиашвили.
— Я легко отделался, помяло немного.
Андрей посмотрел на Костю. Он как бы хотел сказать: «Вот ему крепко досталось». И гости поняли его.
— Ничего, — сказал Самарин. — Поправится.
— Вчера я побывал на «Зеленодольской», смотрел ваш прибор, — заговорил Каиров, желая, видимо, подбодрить Андрея.
— Совнархоз приказал снять его, — равнодушно сказал Самарин.
— Что нам совнархоз! Мы даем оценку новой технике. Доведем, поддержим. Вы, ребята, поправляйтесь, а дела мы завернем такие, что…
— Я был в Москве, — сообщил Папиашвили, — в институте, где работает ваш… товарищ.
Он кивнул в сторону Пивня.
— И что там? — спросил Самарин.
— Схема на полупроводниках — дело далекой перспективы, но…
— Позвольте вас спросить, — приподнялся на локтях Пивень, — с кем это вы говорили в Москве?..
Костя был бледен. Влажно и горячечно блестели глаза. К нему подошла сестра и сказала:
— Успокойтесь. Вам нужно отдыхать.
— Я не знал… Извините… — заговорил Папиашвили в смущении, бросая на Пивня тревожные взгляды. Леон отошел от койки, стоял в углу палаты, не зная, что делать.
Каиров, глядя на Леона и укоризненно постукивая кулаком по лбу, прошептал:
— Он же не спал! Ай–яй–яй… Дернул вас леший!.. Вы, Андрей Фомич, не беспокойтесь. И ваш друг путь не тревожится. Пока будем внедрять обычную схему, а там дойдет очередь и до схемы москвичей. И приборчик АКУ усовершенствуем, и машинку доведем общими силами. А там, глядишь, и книжечка выйдет. Словом, все по порядку, каждому овощу свое время.
Сестра показала гостям на часы. И они стали прощаться.
1
Для Каирова настали тревожные времена: Борис Ильич теперь только и думал о комиссии из Комитета. Он походил на капитана корабля, заметившего впереди по курсу подводные рифы. Команда пребывала в беспечности, никто из матросов не видит надвигающейся беды, но капитан заметил, капитан зорче всматривается вдаль, крепче сжимает в руках подзорную трубу — капитан встревожен.
Борис Ильич мысленно представляет членов комиссии, слышит вопросы: «Сколько лет строятся шахты на крутопадающих пластах?.. Какая задача ставилась перед лабораторией шахтной автоматики?.. Что вы сделали?.. Поедемте на шахты, посмотрим. И посчитаем. Да, да, посчитаем.
«Сколько денег потребила ваша лаборатория? Какова отдача?.. Наконец, вы сами… сколько потребили. И это посчитаем. А как же!.. Теперь время такое: все надо считать. Вы уж, Борис Ильич, не обессудьте. Не свои деньги считаем — государственные».
Чуткое ухо Каирова даже улавливало интонацию говорившего. То был голос спокойного человека, уверенного в себе и доброжелательного. Он произносит слова мягко и вкрадчиво, в них слышится нотка извинения и нежелания говорить неприятные вещи, да что поделаешь: служба!
В другой раз где–то вверху, словно в разверзнутом потолке, вдруг загремит голос академика Терпиморева: «Хватит, мил человек!..» Борис Ильич встрепенется в такую минуту, устремит взгляд за окно — туда, где напряженно–глухо шумит старая ветла…
Позвонил заместителю председателя совнархоза, ведавшему новой техникой, Горохову.
— Павел Павлович?.. Я все о том же, об электрониках… Приедете в институт? Очень хорошо. Так вы ко мне заходите. Буду вас ждать.
Каиров положил трубку и молодецки щелкнул пальцем. Горохов должен помочь, он непременно поможет Каирову.
Потирая руки, Борис Ильич подошел к двери, ведущей в комнату–салончик. Перед тем как ее открыть, еще раз щелкнул пальцами — при этом высоко вскинул руку и в такт пропел какой–то мотивчик. Каирову было еще и приятно сознавать, что к нему едет сам заместитель председателя совнархоза по науке, и легко от сознания своей силы. Горохов — ученик Каирова. Борис Ильич официально по общеинститутскому плану значился научным руководителем темы, над которой работает Горохов. Заместитель председателя хочет стать кандидатом наук — что ж, Каиров рад помочь хорошему человеку.
Вскоре в приемной раздался голос Горохова.
Борис Ильич застенчиво улыбался, выходя навстречу гостю, говорил какие–то малозначительные, бессвязные слова. И показывал место, подвигал кресло. Делал все это он с достоинством, без подобострастной суеты.
— Вот, посмотрите, авось пригодится, — сказал Каиров, пододвигая Горохову папку с чертежами, приготовленными для диссертации Горохова.
