подавил Цана, и после ряда неудач командование сочло необходимым перевести его на преподавательскую работу. Тем не менее его можно назвать опытным и знающим морским офицером.
Важным для судьбы «Вильгельма Густлоффа» стал выбор фарватера, которым лайнер собирался пойти на запад. Имелась возможность следовать по мелководью вдоль берега, однако там существовала угроза мин, выставленных английскими самолетами. Петерсен и Цан совместно приняли решение идти глубоководным фарватером номер 58. В позднейшем отчете корветтен-капитан написал, что он не имел информации о наличии в этом районе советских подводных лодок. Таким образом, Маринеско оказался там, где его не ждали.
30 января «Густлофф» вышел в свой последний рейс с эскортом из миноносца «Леве» и торпедолова Тf 19. Последний почти сразу же сообщил о разрыве сварного шва и течи; ему разрешили вернуться в Готенхафен. Через некоторое время «Леве» отстал из-за сильного волнения на море. Цан, демонстрируя понимание обстановки, настаивал на том, чтобы лайнер развил скорость до шестнадцати узлов. Но выяснилось, что эта скорость недоступна для переполненного корабля, который к тому же не полностью «оправился» от последствий британской бомбардировки в 1943 году. Со своими габаритами он не мог выполнить и противолодочный зигзаг. Зато, словно помогая противнику, корабль на некоторое время включил ходовые огни, опасаясь столкнуться с шедшими навстречу немецкими тральщиками. В этот момент он и был замечен советской подводной лодкой.
Ее капитан Александр Маринеско был уроженцем южной солнечной Одессы. Его никогда не тянуло в военный флот: он с детства мечтал стать капитаном дальнего плавания. Но эпоха ограничивала возможность выбора: по комсомольской линии молодого моряка мобилизовали в подплав Балтики и всю Великую Отечественную он прослужил командиром разных субмарин. Подлодки Балтийского флота, покидая базы в Кронштадте и Ленинграде, попадали в смертельную опасность: плотная минная блокада Финского залива изначально делала их шансы на возвращение невысокими. Маринеско свои субмарины сберег и продемонстрировал дарование хорошего моряка; так, в 1942 году его М-96 высадила на побережье Нарвского залива десант. Десантирование прошло успешно, и роль Александра Ивановича в этом была велика. Представление к ордену Красного Знамени сообщает, что «выполняя специальное задание КБФ, тов. Маринеско проявил настойчивость и решительность… Скрытно провел подлодку в район, занятый противником, вышел на дистанцию до берега 2 кабельтова, высадил людей и в последующем принял их на борт ПЛ, а когда в силу сложившейся обстановки ночью унесло шлюпки с важной аппаратурой, командир, помня, что операция должна быть скрытной, разыскал в темноте ночи шлюпки и поднял на борт».
Члены экипажа любили и уважали Маринеско. Командование тоже его ценило, однако было одно большое «но». Александр Иванович тяготился военной дисциплиной; собранный и деловитый на борту, он преображался, едва его корабль возвращался в порт. Напряженная работа сменялась безудержным загулом с выпивкой, драками и любовными похождениями. В начале января 1945 года новая лодка Маринеско С-13 стояла в Турку, на территории Финляндии, которая еще несколько месяцев назад была противником СССР. И тут капитан опять сорвался: он самовольно покинул корабль и несколько суток провел в обществе какой-то красивой финки. Это было вопиющее нарушение устава, и командиру грозил трибунал. Однако нехватка кадров заставила повременить с наказанием: Александра Ивановича отправили в море с суровым напутствием – добиться успеха.
Увидев «Густлофф», командир С-13 начал его преследование. Он шел в надводном положении параллельным курсом, стремясь обойти лайнер и занять удобную позицию для атаки. Для этого лодке пришлось развить предельную скорость более девятнадцати узлов. Известный историк флота Виктор Доценко полагает, что маневрирование субмарины было выполнено безукоризненно. Оказавшись наконец впереди вражеского корабля, Маринеско повернул лодку перпендикулярно левому борту противника и дал залп тремя торпедами. Все три поразили цель. Спустя час она погрузилась на дно Балтики.
Сразу после событий шведская, а потом английская пресса писали о гибели трех тысяч семисот подводников, которыми якобы можно было бы укомплектовать семьдесят немецких подводных лодок. Эта лестная, но сильно преувеличенная версия результатов потопления «Густлоффа» стала известна советскому командованию, была принята за истину и позже нашла отражение в наградном листе Маринеско. Отдельная трагедия Александра Ивановича состояла в том, что, похоже, он сам до конца жизни верил, будто уничтожил цвет гитлеровского подводного флота. Тем обиднее для командира С-13 было то, что звезду Героя Советского Союза ему, с учетом январского загула, заменили еще одним орденом Красного Знамени.
Реальность выглядит иначе, нежели хлесткие строки иностранных газет военного времени. На «Густлоффе» погибло примерно шестьсот пятьдесят военнослужащих-комбатантов, четыреста шесть моряков и двести пятьдесят зенитчиц противника, что само по себе выглядит внушительно. Пусть эти солдаты и не были уникальными, незаменимыми профессионалами, как твердила пропаганда, но вряд ли кто-то позволил бы им сидеть без дела весной 1945 года: их вполне можно представить стреляющими в советских солдат во время штурма Берлина.
Однако главный успех Маринеско лежит не в военной, а в политической плоскости. Он потопил один из ярких символов Третьего рейха, корабль, известный всей Европе, названный в честь иконы национал-социализма, с личной каютой Гитлера на борту. Особую пикантность ситуации придает то, что это произошло 30 января, в годовщину прихода фюрера к власти. Залпы советской подлодки в этот день будто утверждали неотвратимость падения нацизма.
Отдавая дань памяти мирным немецким жителям, погибшим во время потопления «Густлоффа», мы хотели бы отметить важный нюанс. Количество спасательных средств на лайнере изначально было рассчитано только на тысячу девятьсот человек. Разрешая взойти на борт как минимум вдвое, а возможно, и вчетверо большему числу пассажиров, организаторы переброски заранее соглашались с тем, что в случае катастрофы большинство из них умрет. После атаки С-13 (напомним, вполне законной) единственная возможность минимизировать число жертв состояла в том, чтобы как можно быстрее отправить сигнал бедствия и уповать на то, что стремительно прибывшие спасатели оперативно выловят людей из ледяной воды. Этого сделано не было. Хотя основной передатчик на лайнере вышел из строя, а запасной мог отправлять сообщения только на две тысячи метров, «Леве» довольно быстро переправил SOS в эфир. Проблема заключалась в том, что для рейса была выделена запасная частота 2-й учебной дивизии школы подводников, которую не слушали большие военные корабли, находившиеся неподалеку. Они приняли сигнал по цепочке слишком поздно. Цан пишет в отчете, что отдавал миноносцу приказ стрелять сигнальными ракетами, но почему-то не произошло и этого. Таким образом, организовать полноценную спасательную операцию немцы не смогли по внутренним причинам. Кроме того, согласно рапорту корветтен-капитана, были проблемы и на самом лайнере. Из-за сильного обледенения шлюпбалок спуск на воду спасательных лодок представлял огромные трудности. В этих условиях выживали не испуганные и слабые, а сильные и умелые, то есть как раз моряки и военные, процент которых среди выживших просто поражает (из тысячи двухсот пятидесяти спасшихся пятьсот восемь человек составляют подводники, сто двадцать три – зенитчицы и восемьдесят три – члены экипажа). Так, капитан Петерсен и военный начальник Цан, поняв, что корабль скоро уйдет на дно, сели в командирский катер и покинули тонущий лайнер. Простые люди так поступить не могли. Несет ли за все это ответственность Маринеско? Очевидно, что нет.
В ночь с 9 на 10 февраля С-13 одержала еще одну победу. На этот раз субмарина атаковала транспорт «Штойбен», вышедший из порта Пиллау. Хотя он перевозил преимущественно раненых военных, однако имел на борту зенитное вооружение, был окрашен в трехцветный зимний камуфляж, шел в сопровождении сильного эскорта из двух миноносцев и опять же представлял собой легитимную военную цель. Маринеско преследовал его в течение четырех часов, что стало самой длительной охотой советского подплава в годы Второй мировой войны. Первые два часа наша подлодка не видела противника, а только слышала благодаря шумопеленгаторной станции. Наконец враг был обнаружен визуально: в ночных условиях советский командир ошибочно принял его за легкий крейсер «Эмден». Несмотря на эту неточность, далее Маринеско проявил себя как большой мастер военно-морского искусства.
Атака на «Штойбен» была лишена того благоприятного стечения обстоятельств, которые имелись в случае с «Густлоффом». На этот раз приходилось учитывать мощное охранение и противолодочные маневры кораблей противника. Маринеско всплыл и начал искать позицию для атаки, но погода сыграла за немцев: тучи разошлись, появилась луна и в ее свете
