Это был молодой человек. У него было скуластое лицо, приплюснутый лоб, орлиный нос, а губы его кривились в язвительной усмешке. Направляясь к скамейке, он посмеивался, словно отвечал своим затаенным мыслям.
Шагах в трех он заметил старика и отступил, разглядывая его искоса и пытаясь вспомнить его имя; он только боялся, как бы его пристальный взгляд не был превратно истолкован.
— Решили подышать свежим воздухом, сударь? — проговорил он, сделав резкое движение.
Старик поднял голову.
— A-а, да это мой прославленный учитель! — воскликнул молодой человек.
— А вы — мой молодой лекарь? — отвечал старик.
— Позволите мне присесть рядом с вами?
— Сделайте одолжение, сударь.
Старик подвинулся, давая место вновь прибывшему.
— Кажется, король чувствует себя лучше: народ ликует, — заметил молодой человек и рассмеялся.
Старик ничего не ответил.
— Сегодня целый день кареты катили из Парижа в Рюэй, — продолжал молодой человек, — а из Рюэя — в Версаль… Графиня Дюбарри выйдет замуж за короля, как только он поправится.
И тут он рассмеялся громче прежнего.
Старик опять промолчал.
— Простите, что я смеюсь, — продолжал молодой человек, приходя в нервное возбуждение, — но каждый истинный француз любит своего короля, а моему королю лучше.
— Не шутите такими вещами, сударь! — с мягкой укоризной проговорил старик. — Смерть человека для кого-нибудь всегда несчастье, а смерть короля — почти всегда несчастье для подданных.
— Даже смерть Людовика Пятнадцатого? — насмешливо спросил молодой человек. — О дорогой учитель! И вы, мудрый философ, поддерживаете подобное заблуждение!.. Я знаю, что вы обожаете парадоксы и преуспели в них, однако не могу сказать, что этот ваш парадокс удачен…
Старик молча покачал головой.
— И потом, зачем нам думать о смерти короля? Кто о ней говорит? — продолжал молодой человек. — У короля оспа; все мы знаем, что это такое; от него не отходят Борде и Ламартиньер, а они хорошие доктора… Ручаюсь, что Людовик Возлюбленный выкарабкается, дорогой учитель. Правда, на этот раз французский народ не давится в церкви на девятидневном молебствии, как во времена его первой болезни… Итак, всему приходит конец.
— Молчите! — вздрогнув, прошептал старик. — Молчите! Вы говорите о человеке, на которого в эту самую минуту указует перст Божий…
Удивившись столь необычным речам, молодой человек взглянул на собеседника, не сводившего глаз с фасада королевского замка.
— Может быть, вы располагаете более определенными сведениями? — спросил он.
— Взгляните! — проговорил старик, указывая на одно из окон дворца. — Что вы там видите?
— Освещенное окно… Вон то?
— Да… Но как оно освещено?
— Свечой в фонарике.
— Совершенно верно.
— Ну и что же?
— Знаете ли вы, юноша, символ чего — пламя этой свечи?
— Нет, сударь.
— Это символ жизни короля.
Молодой человек пристально посмотрел на старика, словно желая убедиться, в своем ли он уме.
— Один из моих друзей, господин де Жюсьё, — продолжал старик, — поставил там эту свечу — она будет гореть до тех пор, пока король жив.
— Так это условный сигнал?
— Да, сигнал, с которого наследник Людовика Пятнадцатого не сводит глаз, прячась за занавеской. Сигнал должен предупредить честолюбцев о той минуте, когда начнется их царствование, а бедному философу, каковым являюсь я, он возвестит о той минуте, когда Бог положит конец целой эпохе ценой жизни одного человека.
Теперь пришла очередь молодому человеку вздрогнуть, после чего он придвинулся к собеседнику.
— Хорошенько запомните эту ночь, молодой человек, — сказал старик. — Взгляните, какую она предвещает бурю… Я увижу зарю, что придет ей на смену: я не настолько стар, чтобы не дожить до завтра. Но царствование, а оно, возможно, начнется с зарею… вы увидите его конец… заключает в себе, подобно этой ночи, мрачные тайны; вы явитесь их свидетелем, мне же не суждено их узнать, вот почему я не без любопытства слежу за дрожащим пламенем свечи, назначение которой я вам только что объяснил.
— Вы правы, — прошептал молодой человек. — Вы правы, учитель.
— Людовик Четырнадцатый правил семьдесят три года. Сколько же процарствует Людовик Пятнадцатый?
— Ах, — вскричал молодой человек, показывая пальцем на окно, которое только что погрузилось во мрак.
— Король умер! — пробормотал старик, в ужасе вскочив на ноги.
Несколько минут оба молчали.
Вдруг карета, запряженная восьмеркой пущенных в галоп лошадей, вылетела из дворца. Впереди скакали два верховых с факелами в руках. В карете сидели дофин, Мария Антуанетта и мадам Елизавета, сестра короля. Пламя факелов отбрасывало зловещий свет на их бледные лица. Карета промчалась мимо собеседников, шагах в десяти от скамейки.
— Да здравствует король Людовик Шестнадцатый! Да здравствует королева! — крикнул молодой человек пронзительным голосом, словно оскорбляя новых правителей, а не приветствуя их.
Дофин кивнул. Печальное и строгое лицо королевы мелькнуло в окне. Карета исчезла.
— Дорогой господин Руссо! — проговорил молодой человек. — Графиня Дюбарри овдовела.
— Завтра ее отправят в изгнание, — заметил старик. — Прощайте, господин Марат!..
Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо» («Joseph Balsamo»), «Ожерелье королевы» («Le Collier de la Reine»), «Анж Питу» («Ange Pitou») и «Графиня де Шарни» («La Comtesse de Chamy»). Серия эта имеет название «Записки врача» («Mémoires d’un Médecin»), однако существует традиция снабжать этим подзаголовком только первый роман из приведенного списка.
Время действия романа: 1770–1774 гг. Как и в большинстве произведений Дюма, в основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье (на самом деле это был международный авантюрист и чародей-шарлатан). Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо (в оригинале Дюма называет его на французский манер — Жозеф). В последнее время, однако, ряд историков подвергает сомнению распространенное во времена Дюма представление о тождестве Калиостро, выдававшего себя за графа, и заурядного сицилийского мошенника Бальзамо, судьба которого осталась невыясненной. Калиостро же был осужден как еретик папским судом и после четырех лет заключения умер в тюрьме.
