в ближайших частях Сибири, так как силы России были слабы еще и там, а тем более были слабы в Забайкалье, где почти вовсе не существовало еще русского заселения. Вследствие такого обоюдовыгодного решения наступил долгий, весьма выгодный для России период дружественных отношений между Россией и Китаем, и надо сказать, что наши государственные люди того времени имели вполне основательную причину дорожить такими отношениями не только потому, что долгое еще время инородческие племена по всей Сибири были многочисленны в сравнении с русским населением, но, главное, потому еще, что Сибирь сделалась страною ссылки, что потребовало бы огромного напряжения сил для охранения границы на много тысяч верст и предупреждения побегов, если бы Китай находился к России во враждебных отношениях и не оказывал бы нам полного и деятельного содействия строгим исполнением трактата относительно беглецов.
Действительно, мы должны сознаться, что если бы не было подобного содействия со стороны Китая, то нам невозможно было бы удержать от побегов не только каторжных и ссыльнопоселенцев, но также инородцев и даже солдат, так как сибирские команды дополнялись ссылаемыми в дальние гарнизоны штрафными, а такие бегали везде, где только пограничные наши соседи принимали подобных беглых. Так было, например, на Кавказе, откуда бегали и в Турцию, и в Персию, так было и по среднеазиатской границе, откуда убегали в среднеазиатские владения даже и в последнее время, особенно ссылаемые черкесы и поляки. А как трудно было бы наблюдать за побегами в Сибири, это доказано примером так называемых алтайских каменщиков, образовавших несколько селений из беглых с Колыванских заводов, имевших возможность бежать в Китай, в горы (в Сибири выражение «камень» равнозначаще слову «гора»), потому что там они находили такие места, где надзор со стороны Китая был не только затруднителен, но едва ли и возможен. Но будь со стороны Китая, не говоря уже о поощрении к побегам, а просто одно только ослабление бдительного надзора и преследования наших беглых, то побеги, особенно из Забайкалья, главного места работ ссыльнокаторжных, были бы неудержимы или потребовали бы содержания такого количества войска на границе, что никакой бюджет не мог бы отделить потребных на это расходов. При слабости населения и тогдашнем равнодушии к служебным требованиям пограничных казаков, не умеющих или не могущих даже и ныне воспрепятствовать монгольским и тибетским ламам проникать к нам для поборов с наших бурят и увозить и уводить все собранное, понятно, что могло бы происходить в то время, когда и русское население, и силы наши были в Сибири несравненно менее развиты. Вот почему дружественные отношения к нам Китая чрезвычайно упрощали управление Сибирью и сокращали расходы по ее охранению, так что можно было постепенно сокращать и находившиеся там прежде военные силы, вывести с границы в Забайкалье линейные войска и уничтожить гарнизонную артиллерию в Нерчинске и Селенгинске.
Таким образом, перед амурским предприятием, сразу изменившим отношения наши к Китаю, во всей Восточной Сибири было всего четыре гарнизонных батальона да этапные, инвалидные команды. При этом самая важная часть Сибири по отношению к Китаю, Забайкальский край, был охраняем одним только гарнизонным батальоном, расположенным в Нерчинских заводах (да и то для содержания в повиновении ссыльнокаторжных, а не с целью наблюдения относительно Китая) да пятисотенным забайкальским казачьим полком из поселенных казаков; этапные же инвалидные команды служили исключительно для препровождения арестантских партий. Что же касается до пограничных казаков, подчиненных гражданскому начальству, то жалкое значение их как войска обнаружено еще во время ревизии Сперанского.
Итак, не говоря уже о развитии торговли с Китаем (куда русские сбывали преимущественно меха, добываемые в Сибири и в своих американских колониях, а затем и мануфактурные товары, получая взамен произведения Китая и ведя как отпускную, так и привозную торговлю без посредничества иностранцев), и спокойствие Сибири, и экономические расчеты побуждали нас сохранять дружеские отношения к Китаю и, имея в виду главный интерес, не придавать особого значения мелким придиркам китайских чиновников, истекавшим преимущественно из придаваемой ими слишком большой важности формализму и возникавшим большею частью из боязни ответственности второстепенных лиц, которые сами были стесняемы подозрительностью и придирчивостью пекинских мандаринов, особенно если были из монголов.
Между тем китайцы, ведя многовековую борьбу со среднеазиатскими номадами на северо-западной своей границе, дошли до мест, занимаемых ныне пограничными городами Чугучаком, Кульджею, Аксу и Кашгаром. В то же время и Россия занимала постепенно киргизскую степь, Зайсанский округ, Семиреченскую область и, наконец, Коканд. Все эти страны не принадлежали, конечно, Китаю, и потому занятие их в видах ограждения спокойствия в собственной нашей территории не имело никакого отношения к Китаю, а потому и не могло подать само по себе прямого повода к столкновению с Китаем; но, однако же, по своим последствиям сделало столкновения возможными, сделавши нас соседями с Китаем и с этой стороны на весьма большом протяжении. Прежняя наша граница с Китаем, кончавшаяся у Усть-Каменогорска и шедшая почти по прямому направлению по местам пустынным, поворотя к югу, пошла извилисто, ломаною линиею, и притом по местам населенным, и чрез то число точек соприкосновения с Китаем увеличилось, следовательно, увеличилось естественно и число случаев, подающих легко поводы к столкновению, тем более что новая граница проходила по таким местам, обладание которыми было одинаково важно для обоих государств, и в то же время разделяла такие племена, которые были сродственны и по происхождению, и по вере и чрез свои семейные дела и общие интересы и ссоры могли вовлекать в постоянные недоразумения и Китай, и Россию. Калмыки, киргизы, сарты, мусульмане и язычники, оказались частью в китайском, частью в русском подданстве. С одной стороны, вражда, выражаемая нескончаемыми барантами, с другой – убежище, доставляемое одноплеменникам и единоверцам, постоянно приводили к объяснениям, разборам жалоб и к неудовольствиям, возникавшим из этого между двумя правительствами.
Вследствие этих обстоятельств подготовились и возникли поводы к столкновению с Китаем и по среднеазиатской границе; но это, может быть, и не имело бы особенного значения при дружелюбном настроении обоих правительств, если бы в это время не произошло между тем одно событие, которое сразу изменило чувства и отношения Китая к России; мы разумеем – Амурское предприятие.
Здесь не место, да и нет надобности разбирать спорный вопрос о том, имели ли мы право занимать Амур или нет; здесь главное значение имеет то, как взглянули на это дело китайцы и как действовали мы при изменении отношений Китая к нам, которое неизбежно должно было совершиться вследствие занятия русскими Амура.
Мы просили позволения проплыть по Амуру для подания помощи
