Ознакомительная версия.
— Завтра мои агенты будут опрашивать всех соседей, — сказал Линдер. — если никто этих кавалеров не признает за своих, значит — убийцы.
— Когда дворник запер парадное? — сразу спросил Лабрюйер.
— А вот этого мы пока не знаем. Он не имеет привычки смотреть на часы. Решил, что время позднее, и запер. Приметы подозреваемых сомнительные — бедная дурочка только усы и запомнила.
— Надо еще раз допросить.
— Придется.
— Послушай, ты ничего не знаешь о Фогеле?
Линдер не сразу вспомнил, о ком речь. А Лабрюйер не сразу сообразил — когда Фогеля погнали поганой метлой из полиции, Линдер еще только-только туда поступил.
— Спроси у агентов — может, кто знает, как эту птицу искать.
— Хорошо, спрошу.
День получился суетливый, и, поговорив с Линдером, Лабрюйер понял страшную вещь — да ведь он же не обедал! Рига, город немецкий, жила по правилу «Порядок должен быть». То есть — летом, на штранде, допустимы смешные и милые беспорядки, но настает осень, родители привозят детей обратно в город, открываются учебные заведения, и всякие шалости, вроде обеда на пляже, состоящего из бутербродов и ситро, отменяются. Изволь вовремя садиться за стол и есть суп.
Передав Каролине вкратце разговор с Линдером, Лабрюйер сказал:
— Обедать поздно, ужинать рано, а есть хочется. Схожу напротив, перекушу.
— Сходите, душка. Я поем дома… Кстати — хотелось бы съехать со своей квартиры. Две дуры уже чуть ли не в замочную скважину за мной подсматривают. Ждут, пока я кавалера приведу и развратом с ним займусь! А это при нашем ремесле, дорогой Леопард…
— Я уже почти договорился. Будем жить в одном доме.
— Хорошо ли это?
— А черт его знает. Я в вашем ведомстве раньше не служил и тонкостей службы не понимаю, — буркнул Лабрюйер.
Он вышел на улицу. Солнце, побаловавшее в зоологическом саду теплом, уже спряталось, небо намекало — скоро понадобится зонт. Прохожие спешили по тротуарам — мужчины шли домой со службы, дамы шли домой, чтобы оказаться там раньше мужей и не услышать глупого вопроса: ты где же, дорогая моя, весь день шаталась?
И только один человек бродил у входа во «Франкфурт-на-Майне» взад-вперед, будто нанялся караулить двери. Подойдя поближе, Лабрюйер узнал капитана Адамсона.
— Добрый вечер, — сказал Лабрюйер. — Тоже не можете решиться — то ли поздний обед съесть, то ли ранний ужин?
— Ужин? — переспросил Адамсон. — Да нет, ну его… Нет, я тут погуляю…
Вид у капитана был жалобный. Взгляд — измученный. Лабрюйер, как большинство мужчин, не отличался сообразительностью по амурной части, но тут до него дошло — Адамсон ждет госпожу Красницкую.
Жизнь в немецком городе плюс почти половина немецкой крови (Лабрюйер как-то принялся считать, прибавил к четверти, унаследованной от бабки по отцовской линии, осьмушку, точно замешавшуюся по материнской линии и довольно сомнительную крошечную долю, опять же по материнской линии, которая вполне могла оказаться латышской) привели к тому, что Лабрюйер имел простое понятие о любви. Влюбляются гимназисты и студенты, молодые офицеры, барышни на выданье, это может привести к браку. Влюбляются дамы до тридцати и мужчины примерно до сорока, это чревато супружеской изменой. Влюбленная женщина, которой больше сорока, смешна до такой степени, что хоть в балагане показывай — между верзилой ростом в полторы сажени и террариумом, в котором дремлет крокодил. А мужчина, которому за пятьдесят, как Адамсону, имеет, конечно, право на старческие увлечения, но и они уже неприличны и смешны…
— Послушайте, господин Адамсон, сейчас дождь начнется. Идем в ресторан. Давайте я угощу вас хотя бы хорошим пивом. Не уверен, что тут найдется бауское, но хоть пильзенское или «Вальдшлесхен».
Это предложение означало: перестаньте позориться, вы же офицер.
— Нет, благодарю… Понимаете… — Адамсон замялся. — Я должен ее видеть. Она прячется от меня, она не хочет меня принимать, я не знаю, что с этим делать. А раньше принимала!
— Да ничего не делать. Вернее — спасибо ей сказать. Глядишь, она вас так от карточной игры отвадит.
— Да плевать на игру! — воскликнул Адамсон. — Я хочу, я должен ее видеть! Не понимаете? Должен ее видеть…
— Если дама вас избегает — какой смысл за ней гоняться? — благоразумно спросил Лабрюйер. — Трата времени и здоровья.
На мгновение он вспомнил, как, и трех месяцев не прошло, издали следил взглядом за Валентиной. Но ведь не бегал за ней, как мальчишка! И то — Валентина, артистка, а не мошенница.
— Я не гоняюсь… — неуверенно ответил Адамсон. — Я просто хочу ее видеть. А она, когда я прихожу к Красницкому, куда-то исчезает. Но так было не всегда — раньше она была со мной другая!
— Ну так я знаю, куда она исчезает. У нее есть любовник, — безжалостно сообщил Лабрюйер. — Я видел, как она ему тайные знаки подавала. И она к нему в потемках бегает. Он живет где-то вон там, недалеко от Матвеевского рынка, так что она именно бегает, а не берет ормана.
— Вы откуда знаете?
— Своими глазами видел. И знаки, и как она ночью по лужам неслась.
— Неправда. Нет у нее любовника…
Лабрюйер только головой покачал.
— А если даже есть? — вдруг воскликнул Адамсон. — Она женщина молодая, красавица, отчего ж не быть? Муж намного старше, она тоскует, томится… да, да, это так, она ему не рада!.. Ступайте, господин Гроссмайстер, а я ее дождусь… Я должен ее видеть, хотя бы видеть. Не понимаете?
— Не понимаю.
— Это — как рыцарь Тогенбург в балладе…
— Такое чувство — настоящая Божья кара, — сердито сказал Лабрюйер.
— Это мое последнее счастье, — ответил Адамсон. — Мы с женой друг от друга отдалились, но развода она мне не даст. Я ни на что не претендую… да и стар я для нее, просто старый урод… а она ведь и руку поцеловать не дала!.. А раньше давала! Если она счастлива с другим — могу ли мешать? Да не могу!
Лабрюйер подумал, что надо бы как-то намекнуть начальству Адамсона — услали бы его в командировку на полгода, что ли? Как это сделать — он пока не знал, но начал перебирать в уме знакомцев из рижского гарнизона. С начальником штаба Усть-Двинской крепости, полковником Гончаренко, Лабрюйер не то чтобы был знаком — а встречался мимолетно, когда пробовал писать истории для журнала «Дракон». Полковник был в изящной словесности куда более одарен и удачлив.
Отчаявшись заманить ошалевшего от любви капитана в ресторан, Лабрюйер пошел туда сам. Просидел час — сперва поел, потом спросил себе газеты, русские и немецкие. Понемногу ресторанный зал заполнялся. Красницких не было. Может, они сразу поднялись к себе в номер. А, может, проводили вечер в гостях — у того же семейства Морус, к примеру.
Ознакомительная версия.
