— Благодарю вас!
Полина резво поднялась с кресла и направилась к двери.
— Подождите! — остановила её Елизавета.
Она взяла колокольчик и позвонила три раза. Через минуту в кабинет вошел Антип.
— Звали, ваше сиятельство? — спросил он.
— Да, Антип, — подтвердила Елизавета. — Отвези эту госпожу в гостиницу, которую она тебе укажет. Там ты её подождешь, пока она соберет свои вещи, а затем привезешь её сюда.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Сама не зная почему, но Елизавета чувствовала себя немного виноватой перед этой женщиной, словно она как законная жена несла ответственность за все дела своего мужа. Возможно, этим объясняется её доброжелательное отношение к Полине, пострадавшей от его вероломства. Однако чувство вины было не единственной причиной, побудившей Елизавету выказать доброе расположение к Полине, оказать ей гостеприимство и предложить экипаж с кучером. Другой причиной была личная выгода, которую желала извлечь Елизавета из тесного общения с этой бедной женщиной. Она увидела в ней свою союзницу и решила объединиться с ней в борьбе с их общим врагом — князем Ворожеевым.
Дело о двоеженстве князя Ворожеева стало понемногу набирать свои обороты. И хотя князь отрицал свою связь с Полиной Солевиной, отказывался признавать её дочь своей, и тем более отрицал свою причастность к разорению их семьи, но все же неопровержимые доказательства взяли верх.
Информация об этом разбирательстве просочилась в светские круги. Слухи, домыслы, догадки поползли по разным домам, словно выпущенные из клетки грызуны. Почти в каждой светской беседе то и дело звучало имя Ворожеевых.
Елизавета стойко сносила всю эту шумиху вокруг своего имени. Более того, эта шумиха приносила ей своего рода облегчение. Она словно очищала её жизнь, подобно тому, как морской песок очищает воду, делая её вначале мутной, а затем медленно оседая на дно и утягивая за собой грязь. И точно так же, эта шумиха утягивала за собой из её жизни все скрываемое годами притворство, грязь и лицемерие.
Алексис относился ко всему происходящему с князем Ворожеевым так, словно тот был для него посторонним человеком. Казалось, Алексиса нисколько не волновало, что тот находился под следствием, и ему грозила каторга. Для Алексиса Дмитрий Ворожеев перестал существовать, как отец. И из всех скудных сыновних чувств, которые он когда-либо испытывал к нему, осталось только одно — чувство стыда за его низость, подлость и за все причиненное им зло. Молодой человек без бурных возмущений, а лишь с грустной усмешкой воспринял известие о том, что его отец двоеженец, и искренне пожалел Полину Солевину, которой выпала незавидная доля обманутой, покинутой и разоренной второй жены. Он посочувствовал матери, которая в очередной раз приняла удар от своего мужа, и выразил свое восхищение её стойкости.
Полина Солевина, как главная потерпевшая, вынуждена была принимать активное участие в этом скандальном разбирательстве. Однако, надо отдать ей должное, с выпавшей ей ролью она справлялась неплохо. Она с пылом и усердием отстаивала интересы княгини Ворожеевой и свои собственные, ставшие для них общими. Она с точностью выполняла все наставления и советы, которые ей давал адвокат Корнаев, благодаря чему ей удалось предстать в этом деле достойной и в то же время внушающей сострадание потерпевшей. И справедливость восторжествовала! Суд присяжных, рассмотрев это скандальное дело, признал князя Дмитрия Ворожеева виновным в двоеженстве и незаконном присвоении чужого имущества. Полина была очень рада, что именно её усилиями была достигнута эта справедливость, и рада, что сослужила хорошую службу Елизавете Ворожеевой. За время общения с Елизаветой Полина Солевина прониклась к ней такой симпатией, что готова была сделать для неё гораздо большее. Елизавету обескураживало и смущало такое, казалось бы, ничем не заслуженное отношение Полины к ней, но тем не менее она была очень признательна этой доверчивой и простодушной женщине.
В качестве благодарности за участие Полины в этом щекотливом деле Елизавета подарила ей некоторые из своих драгоценностей: брошь с изумрудом, бриллиантовые серьги и такой же бриллиантовый кулон с цепочкой. Это были фамильные драгоценности князей Ворожеевых, которые Елизавете оставил старый князь Кирилл Ворожеев.
— Эти драгоценности ваши по праву, — заявила Елизавета. — Как бы то ни было, ваша дочь принадлежит роду князей Ворожеевых. Следовательно, драгоценности принадлежат ей. Мне очень хотелось бы, чтобы она берегла их и дорожила ими. Их ценность не в том, что они стоят больших денег, а в том, что их носили её предки.
— Я обязательно ей это скажу, сударыня, — заверила Полина.
— И я думаю, вам причитается вознаграждение за все то, что вы для меня сделали, — Елизавета протянула ей пачку с ассигнациями.
— Ой, что вы, сударыня, не нужно! — принялась возражать Полина против такого щедрого дара. — Ее сиятельство княгиня Шалуева и так сделала для нас с дочерью слишком много. И потом, я уже говорила вам, что мы не бедствуем.
— Не забывайте, если бы не князь Ворожеев, ей бы не пришлось ничего для вас делать, — напомнила Елизавета.
— Но вы не можете быть в ответе за этого мерзавца!
— Возьмите, — настойчиво произнесла Елизавета. — Это от чистого сердца. А коли вы не желаете брать эти деньги для себя, возьмите их для вашей дочери.
— Не знаю, как благодарить вас, — сказала Полина, несмело забирая предложенные деньги. — Вы так добры к нам!
— Вы уже меня отблагодарили.
— Дай бог вам счастья и всяческих благ, сударыня! — искренне пожелала Полина.
— И вам того же.
— Как хорошо, что все это кончилось, не правда ли, сударыня? У меня словно тяжесть с души свалилась, — призналась Полина.
— Я чувствую то же самое, — сказала Елизавета.
— Ему теперь — каторга?
— Как знать, — с сомнением покачала головой Елизавета.
— Но его же признали виновным! — с тревогой произнесла Полина.
Сомнение, прозвучавшее в голосе Елизаветы, навело на Полину страх. Елизавета это почувствовала.
— Вы его боитесь, Полина? — спросила она.
— Если бы вы слышали, сударыня, чего он мне наговорил… Столько угроз…
— Мне необязательно слышать! Все его угрозы мне известны. Но жребий брошен, и нам остается его принять. А вы уже раскаиваетесь, в том что выступили против него?
— Нет, что вы! — живо возразила Полина. — Он должен за все заплатить! Однако почему вы сомневаетесь, что его ждет каторга?
— Видите ли, Полина, — принялась объяснять Елизавета, — существует такое понятие, как «давность». Это некий срок, по прошествии коего виновный в преступлении не может понести наказание. Меня в это посвятил адвокат Корнаев. Однако по выражению вашего лица я вижу, для вас сие понятие несколько сложновато.
