Ознакомительная версия.
В то время затяжных переговоров о мире делалось все, чтобы продолжать войну, но ничего не делалось, чтобы защититься от суровой зимы. Наше положение продолжало ухудшаться, и чем дольше тянулось наше пребывание в Москве, тем оно становилось все мучительнее. По мере того, как мы исчерпывали ресурсы соседних деревень, нам приходилось уходить все дальше и дальше. Эти огромные расстояния делали наши экспедиции и опасными, и утомительными. Отправляясь на рассвете, наши фуражиры очень редко возвращались до наступления ночи. Эти ежедневные экскурсии сильно утомляли наших людей, большие потери несла кавалерия, в частности, гибло много артиллерийских лошадей. Кроме того, чем слабее мы становились, тем смелее действовали казаки – мы ничего не могли им противопоставить.
В качестве примера, можно упомянуть о том, что в непосредственной близости от Москвы они захватили артиллерийский обоз, шедший из Вязьмы и командуемый двумя майорами. Наполеон считал, что эти офицеры были виновны в случившемся и, уважая их репутацию начал расследование. Один из них застрелился – больше от стыда, что он потерял пушки, чем от страха быть признанным виновным. Чтобы подобного более не повторялось, дивизия Бруссье и легкая кавалерия графа Орнано, получили приказ занять поместье Голицино, расположенной между Можайском и Москвой. Эти войска заняли территорию свободную от казаков, которые старались избегать стычек. Но стоило оставить без контроля хотя бы малейший участок, эти татарские орды овладевали им, ведь они лучше нас знали выгодные особенности местности и пользовались этим, чтобы срывать все наши, даже самые удачные предприятия.
Потом они атаковали артиллерийскую колонну, которая прибыла из Италии, ей командовал майор Вив. В рапорте говорилось, что колонна, пытаясь сбежать, была окружена и, почти не оказав сопротивления, сдалась казакам. Граф Орнано кинулся в погоню и застиг, уводящего пушки и лошадей врага в лесу. Увидев нашу кавалерию, они побросали все свои трофеи и сбежали. Майор Вив попал под трибунал, но в условиях нашего мучительного отступления Наполеону пришлось стать милосерднее, чем обычно.
14-я дивизия охраняла дорогу на Вязьму, а 13-я – дорогу на Тверь, причем последняя разместилась на очень удобных квартирах. Вдруг нам сообщили, что граф Салтыков, любимец императора Александра, и владелец деревни Марфино, в районе Дмитрова, вооружил всех своих крестьян и, объединившись с другими помещиками, готовит план грандиозного восстания. Для предотвращения последствий столь опасного прецедента, примера, бригаде 13-й дивизии было приказано отправиться в Марфино. Генерал, командовавший этой дивизией, провел тщательную разведку, чтобы убедиться, что этот заговор действительно существует. Результат был неудовлетворительным, но, тем не менее, он был обязан исполнить приказ и сжег дворец, по праву считающийся одним из самых красивых в России. Прошел слух, что Наполеону хотелось лишь отомстить графу Салтыкову, которого он ненавидел за то, что этот дворянин сохранял верность своему государю.
Все эти маневры нашей армии подтверждали наше мнение – долго находиться на своих позициях мы не сможем. Все предвещало наш скорый отъезд, но это предположение превратилось в уверенность, когда конная Итальянская Гвардия покинула свои комфортные квартиры в окрестностях Дмитрова, вернулась в Москву, а потом (15-го октября) заняла Шарапово – небольшое село на Боровской дороге, в шести лье от Москвы. В то же время вице-король приказал вернуться 13-й дивизии, 14-й выдвинуться вперед, а кавалерии генерала Орнано идти в Фоминское,[118] где должен был собраться весь 4-й корпус. Узнав об этом, казаки решили атаковать наш обоз, охраняемый лишь отрядом легкой кавалерии, в районе села Ожигово, но, заметив приближающуюся дивизию генерала Бруссье, бросили свою добычу и скрылись в лесу.
С большим волнением ждали мы возвращения нашего посла из Петербурга. Пребывая в убеждении, что результат переговоров будет положительным, наша армия расслабилась и, воображая себя в полной безопасности, пренебрегла необходимыми мерами предосторожности. Воспользовавшись нашей беспечностью, 18-го октября неприятель напал на кавалерию короля Неаполя, находившуюся совсем недалеко от Тарутино, разгромил артиллерийский парк и увез с собой двадцать шесть пушек. Эта атака произведенная в тот момент, когда кавалерия занималась фуражировкой, оказалась роковой для этого подразделения, и без того уже значительно уменьшившегося. Его остатки все еще продолжали сопротивляться врагу, но с помощью подоспевших польских полков им удалось отбить захваченные пушки. Генерал Багговут, командующий 4-м русским корпусом, был убит, а генерал Беннигсен ранен. Мы потеряли около 2 000, и особенно скорбели о погибшем генерале Дери, адъютанте короля Неаполя, талантливом человеке и мужественном воине.
Император был в Кремле, и он как раз проводил смотр, когда получил эту неожиданную новость. Он сразу же пришел в ярость и в припадке гнева воскликнул, что вероломно и низко нападать на короля Неаполя – это неуважение всех законов войны, и что никто, кроме варваров не осмелился бы таким образом нарушать перемирие. Парад был немедленно закончен, все надежды на мир испарились, а нам было приказано поздно вечером начать движение. Всем корпусам предписывалось оставить Москву и идти на Калугу. Тогда мы еще надеялись, что пойдем в Украину, страну менее дикую и более богатую. Но самые информированные заверили нас, что наше движение на Калугу было лишь ложным маневром, чтобы скрыть от противника наш план отступления на Смоленск и Витебск.
Те, кто видел уход французской армии из Москвы, могли ясно представить себе, как выглядели греческие и римские войска в тот момент, когда они покидали руины Трои или Карфагена. Каждый, смотрящий в тот момент на нашу армию, признавал достоверность интересных сцен, так превосходно описанных Вергилием и Ливием. Длинная вереница экипажей, в три или четыре ряда, груженая награбленным солдатами добром, протянулась на несколько лье, а сопровождавшие нас москвичи, ставшие нашими слугами, были подобны рабам древности. Их сопровождали жены, дети и подобранные в Москве проститутки – это зрелище напоминало завоевателей, уводящих с собой полученных при разделе пленных. Затем прошли многочисленные повозки, наполненные разными трофеями, среди которых были турецкие или персидские знамена, снятые с крыш царских дворцов и, главное – знаменитый крест Ивана Великого, который великолепно дополнял арьергард армии, которая если бы не безрассудство ее командующего, могла бы похвастаться тем, что она достигла пределов Европы, и удивила азиатские народы громом тех же пушек, который раздавался у Геркулесовых столбов.
Ознакомительная версия.
