Послали за новыми веревками, сделали новые петли и собрались опять накинуть их на смертников. В эту минуту они громко крикнули:
– Да здравствует Россия, да здравствует свобода! За нас отомстят!
Этот грозный крик замер без всякого отклика, натолкнувшись на стену молчания. Люди, возгласившие свободу России, опередили свой век на целое столетие!
Настала очередь приговоренных к ссылке. Им прочитали приговор, по которому они лишались чинов, орденов и имущества. Затем с них сорвали эполеты и все ордена, которые палач бросил в огонь, и над головой каждого из них сломали его шпагу.
После этого их отвели обратно в каземат. Место казни опустело. Остались только часовые.
Я вернулся к Луизе и увидел ее на коленях: она молилась и плакала.
– Ну, что? – спросила она меня.
– Что ж, – сказал я, – те, кто должен был умереть, – умерли, те, кто должен жить, – будут жить.
Луиза задумалась.
– Не знаете ли, – спросила она меня, – сколько отсюда до Тобольска?
– Почти восемьсот лье, – ответил я.
– Это меньше, чем я думала, – сказала она.
Я внимательно посмотрел на нее, догадываясь, о чем она думает.
– Почему вы меня спрашиваете об этом? – спросил я.
– Разве вы не догадались?
– Но подумайте, Луиза, о своем положении.
– Друг мой, – молвила она, – успокойтесь. Я знаю обязанности матери по отношению к ребенку, но знаю также свои обязанности по отношению к отцу этого ребенка…
Я склонился перед этой самоотверженной женщиной и с благоговением поцеловал ее руку.
Той же ночью ссыльных отправили в Сибирь и виселицу разобрали. На рассвете не оставалось уже никаких следов происшедшего, так что обыватели могли подумать, будто все это пригрезилось им во сне.
Мать Анненкова и его сестры хотели заранее знать дату отправки осужденных в Сибирь: путь из Санкт-Петербурга в Тобольск проходил через Ярославль – город, находящийся в каких-нибудь шестидесяти лье от Москвы, и женщины надеялись, что им удастся свидеться там с Алексеем.
Наш посланец Григорий был и на этот раз весьма радушно принят Анненковыми: они уже две недели готовились к путешествию и успели запастись подорожными. Как только Григорий сообщил им о дне высылки, они, не теряя ни минуты, отправились в Ярославль.
В России путешествуют очень быстро: выехав утром из Москвы, Анненковы на другой день прибыли в Ярославль, где с великой радостью узнали, что осужденных еще не провозили. Боясь, что их пребывание в этом городе может показаться подозрительным, графиня уехала с дочерьми в небольшую деревню вблизи Ярославля и наняла людей, которые должны были заранее уведомить ее о приближении партии ссыльных: пересыльный пункт находился в трех верстах от этой деревеньки.
Прошло два дня, и графине донесли, что партия, состоящая из пяти возков, приближается к пересыльному пункту и что начальник конвоя послал подчиненных в деревню за лошадьми. Графиня тотчас же села в свой экипаж и выехала навстречу этой партии. Когда прибыли ссыльные, она убедилась, что сына ее среди них нет.
Несколько часов спустя графине дали знать, что приближается вторая партия, но и в ней Алексея Анненкова не оказалось.
Как ни желала графиня поскорее увидеть сына, ей хотелось в то же время, чтобы он приехал как можно позже: чем позже он приедет, тем меньше будет шансов получить лошадей и тем дольше, стало быть, партия задержится на этом пересыльном пункте.
Обстоятельства сложились именно так, как того желала графиня: первые три партии в самом деле забрали всех лошадей. Наконец она узнала, что приближается четвертая партия.
Анненков находился в третьем возке этой партии. Несмотря на наступившие сумерки и на одежду, изменившую Алексея, женщины тотчас же узнали его. Вместе с другими ссыльными Анненков был отведен в избу, чтобы дожидаться там свежих лошадей.
Начальник конвоя тотчас же отрядил двух солдат за лошадьми, приказав им обследовать все окрестности, если в деревне лошадей не найдется. Конвойные повиновались, а он стал прогуливаться перед избой, где находились ссыльные. К нему приблизились три женщины, словно три тени, возникшие из ночного мрака. Начальник остановился, с недоумением глядя на них. Обратилась к нему старая графиня, а две дочери ее остались позади.
– Я мать одного из несчастных, находящихся в этой партии, – сказала она.
– Что вам угодно? – спросил унтер-офицер.
– Я хочу видеть сына.
– Это невозможно. Мне дан строжайший приказ никого не допускать к ссыльным, и я за это отвечаю головой.
– Но ведь никто не узнает об этом, – сказала графиня со слезами в голосе.
Обе дочери, подойдя к ней, также стали умолять офицера.
– Нет, это невозможно! – повторил он.
– Матушка, – закричал в эту минуту Анненков, появляясь в дверях избы, – матушка, я узнал ваш голос!
И он бросился в объятия старухи.
Начальник сделал движение, чтобы остановить его, но обе девушки повисли у него на руках.
– Взгляните, – шептали они, – взгляните на них!
Унтер-офицер хотел что-то сказать, но вздохнул и отвернулся. Оторвавшись от сына, старая графиня подошла к начальнику конвоя и, схватив его руку, поцеловала ее.
– Пусть Бог вознаградит вас за то, что вы сделали для бедной матери! – проговорила она.
– Нам придется здесь прождать еще не менее получаса, пока приведут лошадей, – сказал унтер-офицер. – Зайти в избу вы не можете, так как вас увидят ссыльные. Оставаться здесь вам тоже нельзя, потому что могут вернуться солдаты. Садитесь все четверо в вашу карету и спустите шторы.
Анненковы последовали доброму совету и целый час провели вместе, то смеясь, то плача, так как они знали, что расстаются навек. Мать и сестры рассказывали Алексею, как они узнали на двенадцать часов раньше о приговоре над ним и на двадцать четыре часа раньше о дне его отправления в ссылку.
Через час, пролетевший как мгновение, унтер-офицер открыл дверцу кареты:
– Сейчас будут лошади. Пора расстаться!
– О, еще несколько минут! – взмолились женщины.
– Ни одной секунды, – решительно повторил он, – иначе вы погубите меня!
Мать и сестры стали прощаться с Алексеем. Сцена эта была столь драматична, что унтер-офицер поневоле был тронут.
– Если вы желаете, – сказал он, – опять увидеть его, то поезжайте вслед за партией до ближайшей остановки. Мы станем перепрягать там лошадей, и у вас опять будет почти целый час. А мне все равно отвечать что за один раз, что за два.
– О нет! вам ничего не будет! – в один голос воскликнули женщины. – Напротив, Господь Бог вознаградит вас.
– Гм! гм! – с сомнением пробормотал унтер-офицер.
Женщины тут же послали за лошадьми, и все же ждать пришлось долго. Тысячи мыслей, тысячи опасений приходили им в голову. То им казалось, что унтер-офицер раздумает, то они опасались, что не успеют нагнать партию. Наконец им привели лошадей, и они поспешили выехать.
