— Не стой, — рявкнул сзади легионер, подталкивая его пилумом. — Вперед, за центурионом.
Ромул, проглотив вскипевший было гнев, повиновался. Вскоре все арестанты уже стояли строем перед человеком, которого Ромул предпочел бы больше никогда не видеть. Мемор, ланиста гладиаторской школы, с годами почти не изменился — лишь чуть посмуглела кожа да слегка опустились плечи, однако замашки остались прежними: тот же приказной тон, те же издевки. У Ромула заныло под ложечкой: узнает его Мемор или нет?
— Кто у нас тут? — тягучим голосом вопросил ланиста. — Дезертиры?
— По большей части трусы, — подтвердил центурион. — Дали деру в разгар битвы.
Мемор с презрительной миной хлестнул плетью по земле.
— Значит, гладиаторов из них не выйдет. А почему этих скотов не распяли?
— Для празднеств в честь побед Цезаря не хватает людей, — рявкнул центурион. — Этих решено сделать ноксиями.
Мемор скривил губы.
— Я таким не занимаюсь.
«Только потому, что тебе это невыгодно», — презрительно подумал Ромул.
— Если возьмешь — окажешь личную услугу Цезарю, — заметил центурион, и Мемор тут же расплылся в улыбке.
— Отчего ж ты молчал? Почту за честь приготовить мерзавцев к смерти. Может, даже добьюсь от них приличного выступления. — Он обвел арестантов взглядом, не предвещающим ничего доброго, и почему-то задержался на Ромуле и Петронии. — А эти двое здесь почему?
— Один — раб, — фыркнул его собеседник. — Посмел вступить в легион.
Мемор вздернул кустистые брови.
— А второй?
— Его друг, чистый идиот. Пытался защищать раба, когда того разоблачили.
— Интересно, — протянул Мемор, шагая вдоль строя и оценивающе глядя на арестантов. Его плеть тащилась позади, ее утяжеленный хвост оставлял в песке тонкий след.
Остановившись перед Петронием, ланиста окинул его взглядом леопарда, оценивающего добычу. У ветерана в ответ презрительно дрогнули губы.
— Гордый, да? — ухмыльнулся Мемор. — Ничего, это ненадолго.
Петронию хватило ума не отвечать.
Мемор шагнул к Ромулу, который старался глядеть в сторону, чтобы ланиста его не узнал, однако тот схватил его за подбородок и повернул к себе лицом так, что Ромул вновь почувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой. Взгляд его синих глаз уперся в темные провалы глазниц Мемора, повисла долгая тишина.
— Который из них раб? — вдруг спросил ланиста.
— Тот, кто перед тобой, — ответил центурион. Мемор нахмурил морщинистый лоб.
— Крупный нос, голубые глаза. И силач. — Он отпустил подбородок юноши и дернул вверх правый рукав его военной туники. Там, где некогда стояло клеймо раба, теперь виднелся тонкий шрам, частично прикрытый татуировкой с изображением Митры, приносящего в жертву быка. Опытный глаз без труда опознал бы рабское прошлое Ромула: навыки полевой хирургии, которыми владел Бренн, не шли ни в какое сравнение с искусством тех, кто сводил клейма богатым рабам, получившим вольную, а татуировка, сделанная за плату в Барбарикуме, могла обмануть лишь беглый неискушенный взгляд. Мемор не сомневался ни мгновения. Отступив на шаг, он окинул глазом фигуру юноши.
— Боги всемогущие, — выдохнул он, и лицо его вспыхнуло давним гневом. — Ромул?
Тот, не в силах сопротивляться, кивнул.
— Ты его знаешь? — изумленно спросил центурион.
Мемор яростно выругался.
— Он мой! Моя собственность! Восемь лет назад дал деру вместе с лучшим моим гладиатором! Убили аристократа и сбежали! Исчезли с глаз! Только слухи доносились — мол, пошли в войско Красса!
Центурион хохотнул.
— Про Красса не знаю, а в легионе Цезаря он точно служил.
— Я был в армии Красса, — процедил Ромул. — Попал в плен при Каррах, как тысячи других. Мы с другом через несколько месяцев сумели бежать.
Петроний с центурионом от неожиданности застыли на месте: кроме Кассия Лонгина и остатков его войска, никто из участников парфянских сражений не вернулся в Рим.
— С галлом-великаном? — резко обернулся к Ромулу Мемор. — Где он?
— Бренн погиб, — через силу ответил Ромул.
Ланисту эта весть явно разочаровала.
Ромул, которого при воспоминании о галле вновь захлестнула боль потери, все же не отводил глаз от Мемора — тот явно пытался не упустить свой интерес. Ромул ведь тоже был отличным гладиатором даже в свои четырнадцать лет, а теперь он взрослый мужчина, да еще повоевавший с армией, и ценность его несомненно больше.
— Уж этого-то мне отдашь? Что толку делать его ноксием? — осторожно спросил ланиста и, не утерпев, добавил: — Он ведь моя собственность.
— Не нарывайся, — рявкнул центурион. — Мерзавец вступил в армию, будучи рабом, — значит, он мой до самой смерти, будь он хоть сам Спартак. Обоих дружков гнать на арену, пусть сдохнут.
Отчаявшись вернуть себе деньги, потерянные из-за исчезновения Ромула с Бренном, ланиста разъяренно взметнул плеть перед лицом юноши:
— Проучу, навек запомнишь!
— Не тронь его, — предупредил центурион. — Цезарю нужен эффектный спектакль, а не жалкое зрелище искалеченных рабов, помирающих на арене от первого же удара.
Раздраженный тем, что расправа не удалась, Мемор отступил.
— Что ж, грех жаловаться. С наслаждением погляжу, как ты сдохнешь, — бросил он с жесткой ухмылкой. — У бестиариев сейчас звери как на подбор: тигр, львы, медведи, а то и диковины похлеще.
Арестанты обменялись тревожными взглядами, даже Петроний переступил с ноги на ногу. Ромул, испуганный не меньше их, все же умудрился не дрогнуть — чтобы не выказывать страха перед Мемором.
— Выбор за тобой, — великодушно согласился центурион, перебрасывая ланисте ключи от замков. — Выступление через два дня.
Коротко кивнув, он вместе с легионерами вышел на улицу.
— Расковывай, — велел Мемор, швыряя ключи тощему иудею с редкой бороденкой и торчащими зубами. — Потом отыщи застенок погрязнее. И скажи повару, чтоб их не кормил.
Потирая кожу, саднящую от ошейников, узники вслед за иудеем вошли в сырую, затянутую плесенью комнату, где на тесном полу можно улечься бок о бок двоим или троим, но никак не восьмерым. Ни постелей, ни одеял. Стражники Мемора, ухмыляясь, оставили арестантов одних.
Ромул с Петронием отошли подальше от двери и, прислонившись к стене, принялись наблюдать за гладиаторами — после того как стихла суматоха вокруг узников, те вновь вернулись к упражнениям.
— Два дня — и мы в Гадесе, — пробормотал Петроний. — Не заживемся.
В очередной раз подавив грозящее нахлынуть отчаяние, Ромул мрачно кивнул.
Петроний, сдвинув вместе кулаки, вздохнул.
