— Я сама перевяжу тебя, — сказала она.
— Хорошо, но сначала дайте мне снова взглянуть на семейство Стюартов.
Полуночник был очень рад своему возвращению. Поймав мой счастливый взгляд, он подмигнул, намекая, что многое собирается мне рассказать. Я обнял своего друга и вдохнул его родной запах.
Папа помог бушмену убрать мешок, колчан и лук, затем посадил его за стол, а мама осмотрела рану. Я же не мог больше сдерживаться и задал вопрос, который меня мучил все время с тех пор, как он вернулся.
— Но как, черт побери, ты умудрился не запачкать свою одежду?! — спросил я.
— Джон! — воскликнула мама. — Джентльмен никогда не употребляет подобных слов, даже если он взволнован.
Я ответил ей:
— Но я — не джентльмен.
Я вовсе не шутил, поскольку решил для себя, что от меня не должны требовать галантных манер, пока мне не исполнится шестнадцать.
— Чистая правда, — пошутила мама. — Но я сделаю из тебя джентльмена, чего бы мне это ни стоило.
— Как же тебе удалось остаться таким элегантным? — спросил папа.
— Как только я вышел за город, где поблизости не было домов, я снял одежду и аккуратно сложил ее в мешок, а затем повесил его высоко на дуб. Правда, вещи стали мокрыми-премокрыми, — засмеялся он. — Но они высохли сегодня по пути домой, только штаны остались немного влажными.
— Но как ты запомнил этот дуб? — спросил я.
Он недоуменно посмотрел на меня:
— Джон, не будь глупцом, я никогда бы не потерял такое важное дерево.
— Все, хватит об этом, — приказала мама. — Переоденься теперь в сухое. Я не хочу, чтобы ты снова заболел перед Рождеством. Я этого не вынесу. Тем более, ты скоро начнешь обучение у аптекаря, и не следует появляться на пороге дома сеньора Бенджамина с лихорадкой. Если не можешь…
Мама могла бы возмущаться до рассвета, если бы папа не отважился прервать ее тираду:
— Делай, что говорят, Полуночник, а то мы не придем к согласию. Пожалуйста, иди с Джоном в свою комнату и переоденься, а затем спускайся и поужинай с нами.
Мы с Полуночником помчались наверх, в его комнату. Переодеваясь, он рассказывал о своих приключениях. Чувство гордости за то, что он отдает мне предпочтение, всегда переполняло меня, когда я слушал африканца. Когда я однажды рассказал об этом ощущении, он ответил, что когда я метался в бреду с лихорадкой, он, чтобы изгнать болезнь, дал мне съесть жука, который до сих пор находится внутри меня. В нем тоже живет жук, и они вспыхивают, почуяв друг друга.
Застегивая рубашку, Полуночник рассказал мне, как он покинул Порту и начал искать сердце грозы; через вспаханные поля и леса он шел к темнеющему небу. Когда я спросил, не встретил ли он людей на своем пути, он ответил:
— Ни единой души. Меня никто не видел. Я хитрый-прехитрый, когда хочу спрятаться.
Африканец сказал, что дождь настиг его на холме, на вершине которого росли сосны. Он целыми часами плясал под ними.
— Чтобы призвать больше дождя? — спросил я.
Он пожал плечами, потом прищелкнул языком. Когда я стал настаивать, чтобы он ответил по-английски, он только усмехнулся. Это был уже не первый раз, когда Полуночник начинал щелкать вместо объяснений, но я знал, что, отмалчиваясь, он не хотел обидеть меня или что-то утаить, как я поначалу думал. Он просто не знал, что ответить.
Спустившись в гостиную, Полуночник, удовлетворяя любопытство моих родителей, в подробностях рассказал то, что я считал лишь самым началом эпического повествования об опасном приключении. Но он быстро закончил свой рассказ, сообщив, что после плясок охотился четыре дня. Не подозревая о том, что я ждал его рассказа целый час, он взял ложку и начал жадно поедать морковный суп.
— А сколько… сколько зверей ты убил? — спросил я.
Мама сочла эту тему неподходящей для мальчишки моего возраста и шикнула на меня, но отец сказал:
— Нет, Мэй, пусть он расскажет нам о своих трофеях.
Полуночник ответил:
— Я убил крупную газель. Красивое животное. — Его глаза засветились. — Я нарисовал ее на большой скале.
— Как ты можешь спокойно убивать животных? — спросила мама, качая головой. — Мое сердце бы не выдержало, если бы я это увидела.
— Я — бушмен, а она — газель. Я должен питаться или умереть.
— А зачем ты нарисовал ее? — спросил я.
— Я должен был указать Богомолу место, где она погибла.
— А как ты поранил лоб? — спросил отец.
— Моя стрела ранила газель вот сюда, — ответил бушмен, ткнув пальцем в свои ребра. — И она быстро помчалась прочь. Я гнался за ней по лесу, и ветка ударила меня…
Он взмахнул рукой, изображая удар, и засмеялся над собственной неловкостью.
— А чем ты питался, кроме газели? — спросил я.
— Двумя зайцами. И целой кучей муравьев.
— Муравьев?! — Мама поперхнулась и закашлялась.
С озорным блеском в глазах Полуночник гордо добавил:
— Ваши португальские муравьи не так вкусны, как наши африканские.
— Я должен это записать, — сказал отец и сделал вид, что заносит эту интересную фразу в свою записную книжку.
Мама открыла рот. Стукнув по столу кулаком, она воскликнула:
— Чтобы я больше не слышала об этой гадости! Ешь суп, пока не остыл, — повернулась она к Полуночнику.
— А ты, — она посмотрела на отца, — прекрати свои глупые шутки.
— Ты же, — последнее указание предназначалось мне, — ты… ты просто сиди и слушай!
— Именно этим я и занимался.
— И не говори со мной таким тоном!
— Как скажешь, мама.
Я толкнул Полуночника локтем и спросил:
— Ты возьмешь меня как-нибудь на охоту?
Прежде чем он успел ответить, мама резко сказала:
— Это исключено. Джон, я запрещаю тебе охотиться.
— Ты не поняла меня, мама. Не на четыре дня. Только на один. — Я поднял палец и повернулся к Полуночнику. — Мы могли бы уйти всего на один день. Когда зайдет солнце. Я имею в виду, нам не нужно будет оставаться в лесу во время грозы, прятать одежду на деревьях и есть муравьев. Мы могли бы пойти на охоту меньше, чем на… меньше.
Опасаясь ссоры, папа прервал меня:
— Джон, я буду благодарен тебе, если ты позволишь нам с мамой обсудить это позже.
Мама вздрогнула.
— Джеймс, охота в этом доме не подлежит обсуждению.
Я нахмурился, но никто из них, казалось, не заметил этого, что еще больше разозлило меня.
После ужина я собрался пойти в свою комнату, но папа выразительно взглянул на меня и напомнил, что я не извинился.
Полуночник сжалился надо мной и сказал:
— Знаешь, Джон, когда я охотился, я видел необычную птицу.
