что он просто хочет, чтобы ты сам брал дело в свои руки? – спросил Рыжий Лис.
– Думал, – согласно кивнул Рене, накручивая платок на пальцах.
Финтан застыл. Внутреннее чутье только сейчас насторожилось, подняло уши, зацокало когтями по полу и тут же трусливо поджало хвост, задрожало. Что-то уже пошло не так. Финтан прикоснулся к горлу. Только сейчас, сквозь желчь, отчетливо проступила травянистая горечь. Она распространялась по всему рту.
– Прости, – раскаивался Рене. – Я до последнего верил, что не прибегну к этому. Но ты же сам оправился.
Рене сжал платок в кулаке и дрожащей рукой поднес к пламени. Было ли то наяву или Рыжий Лис уже впал во власть сновидений, но последнее, что он припомнил, – как огонь уцепился за белый платок и окрасился черным. Резкий запах резанул по носу, и настало забвение. Все стихло, кроме его собственных мыслей и сожалений. Эти твари как раз и ждут тишины, чтобы занять все пространство, укутать весь разум, путая все, что случилось наяву и грезилось.
«Почему я не пошел с ней? – корил себя Финтан. – Она так тоскует без меня, а я без нее. Какие у меня шансы против капитана? Против его прихвостней? Она была так близко, и мое малодушие вновь разлучает нас. Чего я боялся? Что все закончится? Все уже давно закончилось там, в Ратлине. Я просто мертвец, который дрыгается лишь от того, что его изнутри пожирают крысы. Отец. Может, эта лихорадка – это отцовское проклятье? Значит, вот оно когда подступило ко мне? Когда во мне крови на два глотка. Подло, подло. И что я поделаю? И хочу ли я что-то делать? Нет, я просто хочу спать, и воздух сейчас такой чистый и свежий, ну и что, что пахнет горелой смолой? Пусть он наполнит меня, пусть он развеет меня, мои сожаления, пусть эта смрадная вонь займет, усмирит все, что мерзко хихикает и копошится в голове. Как мне жаль, что не поцеловал ее… Всего лишь один поцелуй. Неужели это так много? Она до сих пор верна мне, она не то что простила, она никогда и не злилась на меня. Она носила моего ребенка под сердцем и родила бы, если бы не резня. Если бы не Дрейк, не Норрейс. Нет, как я могу, как я могу произносить их проклятые имена рядом с ней? Рядом с отцом? Почему так? Всего один поцелуй. Я боялся, потому что хотел этого, потому что сейчас хочу этого, распластанный тут, на камнях. Руки коченеют, как коченели и раньше, и не на таких холодах. Но в этот раз что-то иное. Моей руки коснулась смерть? Нет, она не касалась меня, она, моя кроткая, миловидная, нет. Я сам коснулся ее, я сам хотел этого. Мои губы замерзают. Ни слова. Я не смогу сказать ни слова, я не смогу сказать «да», когда она снова придет, а она точно придет, моя милая, моя кроткая…»
И с этими мыслями угас рассудок Финтана Макдонелла.
Должен ли он был проснуться? После того глубокого сна, неотличимого от смерти, в который он провалился, пробуждение казалось невозможным. И все же в то утро, 17 ноября 1577 года, случилось очередное невозможное. Хотел Рыжий Лис того или нет, тяжелые веки открылись. Тело просыпалось медленно и мучительно.
Финтан медленно поднимался, причиняя еще больше боли самому себе, но и тем самым разгоняя горячую кровь по жилам. Силы возвращались. Финтан жмурился и прикрывал глаза ладонью. Понадобилось время, чтобы Финтан осознал, что находится под сводами замка, а не на берегу. Из окна лился свет. Его было достаточно, его было даже слишком много для ослабевших глаз. В комнате не было никого. Только смолисто-горький запах гари.
«Так быстро прояснилось…» – думал Макдонелл, видя, как от окна тянутся полосы солнечного света.
Редкий гость, нечего сказать.
«Еще вчера небо было непробудно хмурым».
Превозмогая разлитую во всем теле боль, Финтан сел и уставился перед собой. На полу изломанной змеей вились грязные бинты. Макдонелл опустил тяжелый взгляд на руку и недовольно фыркнул. Ничего необычного. Розовый шрам ровно на том месте, куда пришлась рапира, несколько продольных полос напомнили о кровопускании. Так странно было смотреть на эти увечья. Что-то не так, какие-то куски мозаики откололись, как штукатурка, и теперь фрагмент картины навеки прозябает во мраке, холоде и безызвестности. Плесень и паутина укроют его и убаюкают.
Тяжелые веки не хотели ничего видеть перед собой. Во тьме сами собой всплывали облака, красные пробоины, плавающие, как будто в черном густом масле, медленно скользили вверх, вниз, вправо и влево. Он просидел так, сидя в кровати и прислонившись спиной к каменной стене, как вдруг глаза его открылись. Свет, недавно такой ласковый и приятный, больно резанул, оставляя перед взглядом красные пятна. Память возвращалась. Наступало мучительное отрезвление. И вот Финтан вновь вжимается в холодный камень и боится взглянуть, боится увидеть.
«Прошу, умоляю, ты не можешь поступить так со мной…»
На дрожащих ногах он поплелся к окну. Отсюда должны быть видны корабли. Голова медленно поворачивалась в сторону пристани. Разум пылал, крошился, рассыпался и ускользал меж пальцев.
– Нет, нет, нет… – бормотал Финтан, и равнодушные, жестокие каменные великаны расступались перед ним.
Отсюда все было прекрасно видно.
– Пожалуйста, нет… – зажав рот кулаком, шептал Финтан.
Пристань пустовала. «Пеликан» вместе с капитаном и Джоном Норрейсом вышли в море, оставив Финтана в крепости.
Оборвалось. Надежда – слишком слабое слово, ведь сколько людей живут безо всякой надежды вовсе или с преданной надеждой? Оборвалось что-то, что оставляло на плаву в бушующий шторм, треснул канат, за который цеплялись стертые в кровь руки и держались, несмотря на адскую боль.
«Это все…» – впервые мелькнуло у Финтана в голове. Это отчаяние было намного сильнее всего, что когда-либо обрушивалось на его плечи. Сильнее того горя, которое он пережил в Ратлине, сильнее проклятья отца. Все померкло. «Пеликан» был упущен.
Еще один удар, еще одна вспышка пламени снова и снова обжигала лоб чуть выше брови. Омерзительное ощущение собственной слабости. Самый первый удар должен был все прекратить, навсегда заткнуть эту боль. Но малодушие не дало разбить голову, а вызывало лишь приступ головокружения и тошноты. Теперь, увы, все, что оставалось – снова и снова мучительно раскалывать голову слабыми ударами. Финтан не слышал собственного крика, пока были силы кричать. Сейчас оставался жалкий вой и скулеж. Бледные губы жадно глотали воздух и горячую кровь, стекающую с разбитого лба.
Еще один удар, но что-то пошло не так. Вместо холодного камня Финтан
