class="p1">
Парагвай расположен неподалеку, и его название звучит похоже, но на Уругвай он совершенно не похож. Испанская колонизация коснулась этой страны, расположенной в самом сердце континента, довольно рано, когда внимание пенинсуларов принадлежало в основном побережью. Причиной послужили сравнительно большие племена местных жителей – индейцев-гуарани. Парагвай стал самым значительным испанским форпостом в глубине континента и при этом – страной метисов, говорящей по большей части на гуарани. Использование языка коренных народов всем колониальным обществом было редкостью в Латинской Америке, в этом отношении Парагвай – наиболее яркий пример.
Бразилия – это единая Португальская Америка, не расколовшаяся после обретения независимости, как это произошло с Испанской Америкой. Крупнейшая в мире португалоязычная страна, исторически Бразилия на удивление мало торговала с соседними испаноязычными странами напрямую и не пыталась наращивать другие контакты. Даже сегодня бразильцы и американцы испанского происхождения, как правило, не слушают музыку и не читают литературу друг друга, будучи настроенными на Европу и США гораздо сильнее. Как и в случае с Колумбией, ключ к пониманию Бразилии дают региональные контрасты. Наиболее привлекательна для туристов колониальная столица и афро-бразильская культурная Мекка – Салвадор (Баия), расположенный на северо-востоке, в одном из крупнейших регионов страны. Северо-восток включает длинные участки атлантического побережья, где сахарные плантации оставили горькое наследие богатства и бедности. Но еще на северо-востоке лежит засушливый регион сертан, который мы помним по экономике скотоводства и периодическим засухам, занимающий большую часть внутренней Бразилии. Когда-то именно северо-восток был экономическим центром колониальной Бразилии, но к началу XX века центр переместился на юго-восток, где выросли крупнейшие города Бразилии – Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Действительно хорошая современная инфраструктура и ведущие отрасли промышленности сделали юго-восток магнитом для иммигрантов. Крайний юг, еще один «позднецветущий» регион бразильской жизни, сейчас тоже характеризуется благоприятными показателями развития и населением, заметно изменившимся за счет иммиграции. Еще позже расцвели регионы, расположенные далеко от побережья: как север Амазонии, где за последние десятилетия было создано несколько новых штатов, так и запад, где агрессивная экспансия агробизнеса сформировала зону, получившую название «Сойландия».
Либеральный план сделать Латинскую Америку похожей на Европу или США частично увенчался успехом. Но прогресс оказался иным, нежели от него ожидали. Действительно, произошли масштабные изменения, повлиявшие на жизнь каждого: богатых и бедных, городских жителей и сельских. Крупные латиноамериканские города лишились колониальной брусчатки, белых оштукатуренных стен и красных черепичных крыш, обернувшись современными мегаполисами, похожими на все остальные города-гиганты. Покачивались трамваи, звенели телефоны, мелькали кадры немых кинолент – от Монтевидео и Сантьяго до Мехико и Гаваны. Чудесным образом множились железные дороги, экспортировались тонны сахара, кофе, меди, зерна, селитры, олова, какао, каучука, бананов, говядины, шерсти и табака. Неадекватные сооружения в Буэнос-Айресе и других портах сменились современными.
Землевладельцы и городской средний класс процветали, но жизнь сельского большинства если и улучшилась, то незначительно. Напротив, аграрный капитализм опустошил деревню и разрушил традиционный образ жизни, обедняя сельское население и духовно, и материально. Из Великобритании и США прогресс принес новую разновидность империализма, и те же страны, что формировали Прогресс для Латинской Америки, теперь помогли внедрить его, а порой, что греха таить, получали от него и материальную выгоду, и репутационную. Иностранное влияние было настолько обширным и мощным, что латиноамериканские историки называют 1880–1930 годы неоколониальным периодом.
Несмотря на многочисленные преобразования, ни подчиненное положение Латинской Америки по отношению к европейским странам, ни ее базовая социальная иерархия, созданная колонизацией, не изменились. Нормой оставались иерархические расовые и классовые отношения, в рамках которых те, кто находится наверху, получают решающее преимущество и авторитет благодаря внешним связям. Там, где когда-то испанцы и португальцы сходили на берег с раздражающим выражением превосходства на лицах и королевскими рескриптами о назначении в руках, теперь являлся англоговорящий господин с тем же превосходством и королевскими деньгами, прибывший, чтобы давать ссуды или инвестировать в банки, железные дороги и портовые сооружения. Будь то в 1790 или 1890 году, элита Латинской Америки проглатывала это и принимала гостей с подобающим радушием. Все знали, что статус и процветание «порядочных людей» в конечном счете зависят от иностранцев. Девять десятых их богатства было получено за счет торговли на рынках Европы и США, а их высокомерие, их притязания на безоговорочное превосходство складывались из португальской внешности, австрийского хрусталя и парижских каникул сыновей. Неоколониализм царил не только в отношениях между странами, но и в пределах каждой страны – не правда ли, знакомое Латинской Америке явление?
Латиноамериканская элита и средний класс немало выиграли от прогресса. Прежде всего они извлекли выгоду из экспортного бума, более чем полувекового быстрого и устойчивого экономического роста, равного которому в Латинской Америке не было ни до, ни после. Экспорт Мексики, по-прежнему включавший серебро наряду с сахаром, кофе и хлопком, удвоился, а к концу XIX века удвоился снова. Фактически общий объем мексиканской торговли в период с 1877 по 1910 год вырос на 900 %. К началу XX века Бразилия производила две трети кофе, потребляемого в мире, и кофе полностью доминировал в бразильском экспорте. Куба окончательно попала в зависимость от единственного своего урожая, но какого урожая! К 1929 году производство сахара на Кубе достигло ошеломляющих 5 000 000 тонн. Затем последовала сага о чилийском горнодобывающем производстве – нитратов, меди, железа – стоимостью в сотни миллионов долларов. И так далее, и так далее. Величайшим чудом из всех была Аргентина: если в 1876 году Аргентина экспортировала 21 тонну пшеницы, то к 1900‐му – в 1000 раз больше. И до 1920‐х экспорт и в этой стране продолжал стремительно расти.
От Гватемалы (кофе) и Гондураса (бананы) до Эквадора (какао) и Боливии (олово) – в 1870–1930 годах в каждой маленькой стране Латинской Америки произошла собственная версия великого экспортного бума. Общая длина железнодорожных путей в регионе – неотъемлемой части экспорта, поскольку железные дороги строились в первую очередь для перевозки товаров, – в период с 1870 по 1900 год выросла с 2000 до 59 000 миль.
Непосредственными бенефициарами экспортного богатства стали крупные землевладельцы, стоимость собственности которых с приближением железнодорожных путей резко возрастала. Бенефициарами оказались и горожане среднего класса – квалифицированные специалисты, торговцы и клерки, – выполнявшие второстепенные функции в импортно-экспортной экономике. Этим людям прогресс в равной мере открыл культурные горизонты и принес материальное обогащение. Тем не менее они составляли только крошечную часть населения Латинской Америки. В период с 1880 по 1930 год средний класс рос очень
