– Я тоже не лыком шит, – заметил Мономах.
– Не спорю, отец, ты хороший полководец. Но только время покажет, кто из вас двоих окажется сильнее в день битвы.
– А ты, конечно, опять не поможешь мне?
– Неужели я приехал бы сюда только ради упреков? Для них хватило бы и письма. Сейчас половцы идут на нас, а не мы – на них, и как я могу не участвовать в битве?
Мономах крепко обнял сына.
В битве, помимо Мстислава, готовились участвовать два его брата – Ярополк и Вячеслав, когда-то помогший Мстиславу в сражении с Олегом Святославичем.
На словах главой войска считался Святополк, но его полководческая бездарность уже проявилась ярко в самом начале правления, и войском на самом деле, как и четыре года назад, командовал Мономах.
К двенадцатому августа русское войско успело прийти под Лубны и перейти Сулу. Войско Боняка и Шарукана шло быстрее, и битву пришлось давать на территории Переяславского княжества. В случае победы половцев взятие Переяславля оказалось бы неминуемым.
Боняк удачно продумал тактику битвы, поначалу половцы получили перевес, но затем преимущество постепенно начало переходить на сторону русских, и в конце концов половцы побежали. Русские воины гнали их почти до самого Хороля. Был убит брат Боняка, а сам Боняк – тяжело ранен. Удалось взять в плен знатного половчанина Сугра и многих других его соплеменников, Шарукан же едва избежал плена. В довершение всего удалось захватить и половецкий обоз.
Но и русских воинов погибло очень много. Все поле боя было усыпано телами убитых и раненых.
По полю ходил высокий широкоплечий старик-монах, державший в руках какой-то кусок корабельного днища, полный воды. Это был шестидесятисемилетний игумен Даниил, автор антиязыческого «Слова об идолах», когда-то сам бывший в Чернигове дружинником Мономаха. Только что Даниил вернулся из путешествия на завоеванные крестоносцами земли, где свел знакомство со знаменитым Балдуином. Впоследствии игумен написал «Хожение» об этом своем путешествии и «Повесть о Шаруканском походе».
Сейчас же Даниил искал на поле боя своего сына Михайлу. И ему удалось найти сына, который оказался не убит, а только ранен.
Отец бережно склонился над ним и омыл раны ключевой водой, привезенной из путешествия.
Раненого Боняка половцы несли на носилках, а затем, добравшись до первой вежи, уложили в походном шатре. Из всех жен и рабынь с Боняком была только Предслава, к тому времени родившая сына.
– Лишь немного удачи не хватило нам, чтобы победить русских, – сказал Боняк, произнося слова медленно, но отчетливо. – А теперь все… Я умираю, и пока жив Мономах, нам не знать над ними побед.
Он жестом подозвал к себе Предславу:
– Я даю тебе волю. Если хочешь, можешь возвращаться к себе на родину. Только сына моего оставь здесь.
– Я не хочу идти в монастырь, – ответила Предслава. – И с сыном расставаться не хочу. Я теперь половчанка, – беседа шла на половецком, – и останусь у вас.
– Хорошо же, – по лицу Боняка пробежала довольная улыбка. – Но если остаешься, то ты так же свободна, как любая из наших сестер и дочерей. Ты вольна выйти замуж за кого угодно.
– Никто другой мне не нужен, – твердо сказала Предслава.
– Ты еще молода и можешь потом передумать. Не связывай же себя клятвой. А если кто-то, – Боняк возвысил голос, – обидит ее или нашего сына, я сам встречу обидчика в царстве мертвых, и горе этому человеку!
Меньше чем через час Боняк умер. Предслава рыдала; плакали и половецкие воины.
Такого героя у половцев никогда уже не было.
Спустя шестьдесят лет какой-то другой Боняк – возможно, потомок легендарного полководца – тоже приходил на Русь и тоже был разбит.
Очередной мир с половцами
Ближайшей зимой, в январе, Святополк и Мономах заключили мир с новым ханом Аепой (Шарукан скончался вскоре после поражения половцев). Поскольку сыну Мономаха Юрию только что исполнилось пятнадцать и он достиг брачного возраста, Мономах женил его на дочери Аепы.
С этим Аепой уже породнился Олег Святославич, женивший на его старшей дочери своего сына. Теперь и Мономах с позиций победителя мог позволить себе породниться с половцами.
Мономах в разговорах с половцами ни словом не обмолвился о Добрыне, зато Мстислав, приехавший вместе с отцом, расспрашивал о богатыре всех, кого только мог. Он хорошо помнил Добрыню, помнил, как тот помогал ему и мечом, и советом во время войны с Олегом Святославичем, и очень хотел узнать о его судьбе, надеясь на лучшее. Но никто из половцев, с которыми говорил Мстислав, ничего не знал о Добрыне.
Мир вновь оказался недолгим – уже не по вине Мономаха. Не прошло и двух лет, как Аепа умер, и половцы возобновили свои набеги.
Впрочем, и русские отвечали им достойно. Мономах все больше думал о том, чтобы перенести тяжесть действий в Великую степь. Зимой там шли обильные снегопады, и скот не мог питаться травой. Кочевники оказывались прикованы к местам своих зимовок. Даже при хорошо подготовленных зимовках скот их сильно тощал. Особенно тощали ездовые кони, а значит, ослаблялась военная мощь.
Конечно, большие походы зимой были невозможны, но отдельные нападения совершать никто не мешал. И в декабре 1109 года посланный Мономахом воевода Дмитр Иворович разгромил половецкие вежи у Дона. Воловьи упряжки с семьями и утварью половцев не могли уйти от русской конницы и были захвачены.
Весной следующего года Святополк и Мономах опять решили совместно пойти на половцев и уже отправились в путь, но по дороге разругались и возвратились, дойдя лишь до Воиня.
Половецкая проблема казалась неразрешимой. Зато Мономах мог успокаивать свою совесть и думать, что мир с половцами в любом случае не может быть долгим, – независимо от его желания.
В 1113 году в возрасте шестидесяти трех лет скончался великий князь Святополк Изяславич. Закончились двадцать лет самого бесславного правления за всю историю Руси. Уже на пятом году своего правления Святополк позволил развалить доставшееся ему великое государство. Он позорно проиграл половцам те битвы, которыми руководил сам, неоднократно нарушал клятвы, позволил ослепить Василька Теребовльского, привел на Русь венгров, чтобы захватить Перемышль, не брезговал никакими способами, чтобы пополнить свою казну. Дважды он чуть не потерял и последние остатки власти, но его полная бездарность как нельзя лучше устраивала удельных князей и киевских бояр.
Народ все это время терпел, отводя душу в разговорах. Хотя Святополка никто не любил и не уважал, врожденное, доставшееся от предков почтение к титулу великого князя сдерживало киевлян. Когда Святополк умер, плотину прорвало. Семнадцатого апреля горожане кинулись громить дома ростовщиков-иудеев. Нельзя было сказать, что большинство киевлян так уж сильно пострадали от ростовщиков; просто их раздражало богатство инородцев и иноверцев.
