— Понятно, — прорычал Макрон. — Да, конечно.
Кавалерист опять отсалютовал, вскочил в седло и порысил к своему начальнику.
Макрон переглянулся с Катоном и сплюнул.
— Чего бы я хотел сейчас знать, так это, какого хрена понадобилось какому-то долбаному трибуну в моем гарнизоне?
— Вы замечательно потрудились, — с улыбкой промолвил трибун Квинтилл. — Вы оба.
Макрон неловко двинул коленями, поудобнее устраиваясь на стуле. Катон, потупившись, улыбнулся. Трибун, удовлетворенный реакцией молодого центуриона, продолжил своим хорошо поставленным голосом изливать похвалы:
— Командующий Плавт весьма доволен представленным ему отчетом.
Макрон понимал, что ему следовало бы млеть от самодовольства, раз уж его скромные достижения порадовали самого генерала. На голубом небе не виднелось ни облачка, за окном пели птицы, не обращая никакого внимания на громкие крики инструкторов. Наслаждаясь самостоятельностью, Макрон успешно сформировал и подготовил пусть маленькую, но свою армию, во главе которой одержал победу над коварным врагом. Могло показаться, будто все в мире идет как надо, и, наверное, именно так оно и впрямь шло бы, не мешай этому сидевший напротив трибун.
— Настолько доволен, что он послал тебя сюда с проверкой… командир?
Горечи в голосе Макрон скрыть не сумел, а причина ее была ясна, как летнее небо, и тонкие губы трибуна поджались, но улыбка тут же вернулась к нему на лицо. Квинтилл покачал головой:
— Центурион, я послан сюда вовсе не для того, чтобы приглядывать за тобой, и не получал приказа взять на себя командование, так что можешь не волноваться. Здешняя база, гарнизон и две когорты атребатов остаются под твоим началом. Ты и твой помощник проделали очень большую работу. Вы оба прекрасно справляетесь со своими обязанностями, поэтому никаких перемен не требуется, да командующий о них и не помышляет. Он ценит деятельных людей и хорошо понимает, что их надо поддерживать и поощрять на новые достижения.
Не слишком-то удовлетворенный ответом, Макрон ограничился тем, что кивнул. Трибунов он в армии навидался достаточно, чтобы знать, чем те дышат. Тяга к политике, к игре словами у них в крови с малых лет. Да, надо признать, встречались ему среди этой публики и отменные малые, досконально понимавшие службу, один, может два, но не больше. Все остальные на воинском поприще искали лишь случая отличиться, продвинуться, стремясь заслужить благосклонность Нарцисса, особо доверенного лица императора, а тот со своей стороны присматривался к молоденьким знатным хлыщам, выискивая среди них таких, какие ради своих амбиций были готовы шагать по людским головам.
Так что Макрон был не лучшего мнения о трибунах. «И о многих легатах тоже», — подумал вдруг он, но тут же смягчился. К Веспасиану, во всяком случае, это не относилось. Тот не раз доказывал делом, что является человеком мужественным и прямым, всегда готовым делить с подчиненными любые опасности и невзгоды. Именно такими, на взгляд Макрона, и должны быть настоящие командиры, да где же их взять?
Нет, это просто позор, что такой человек фактически обречен на прозябание и безвестность, как только истечет его срок командования Вторым легионом. Сама непреклонная честность Веспасиана была его злейшим врагом.
Макрон отогнал эти мысли и опять посмотрел на новоприбывшего трибуна. На взгляд бывалого центуриона, тот являл собой типичного во всех отношениях представителя этой военной прослойки. Молод. Правда, постарше Катона, но все равно слишком молод, чтобы иметь хоть какой-нибудь значимый опыт. Но Катон, по крайней мере, и без опыта изначально был тверд, умен, а в бою смертельно опасен, не уступая в этом плане почти никому из солдат, каких когда-либо знал Макрон. Квинтилл, напротив, казался мягким, чуть ли не изнеженным. Впрочем, при довольно высоком росте он был строен, подтянут, без намека на лишний жир, и все же гладкая, ухоженная кожа наводила на мысль о привычке к уюту, комфорту. Темные волосы аккуратно подстрижены, напомажены и завиты короткими локонами.
Кстати, одет он был по форме, как полагается, однако изысканный крой дорогих тканей, из которых было пошито его облачение, великолепной выделки кожа и прочие, не бросающиеся в глаза, но заметные для того, кто кое в чем понимает, детали безошибочно указывали на высокое происхождение и богатство. И говорил этот малый со спокойной уверенностью, сопровождая свои слова сдержанными, хотя и несколько театральными жестами, видимо переняв их у лучших мастеров ораторского искусства, охотно бравшихся за хороший куш обучать всех, кто к ним обращался. С такой внешностью и манерами, подкрепленными знатностью и звоном золота в кошельке, Квинтилл наверняка пользовался огромным успехом у женщин. А вот у Макрона он вызывал инстинктивную неприязнь.
— К сожалению, в отправленном тобой Плавту докладе наличествует момент, который мне хотелось бы обсудить, — промолвил Квинтилл с очередной улыбкой и извлек из стоявшего у его ног кожаного ранца туго скрученный свиток.
Макрон смотрел на собственный рапорт, как на змею, которую лучше бы не тревожить. Трибун развернул пергамент и пробежал по нему взглядом.
— Ты тут вскользь отмечаешь, что среди атребатов есть люди, не столь пылко приверженные союзу с Римом, как их государь.
— Так точно, командир!
Макрон попытался вспомнить дословно фразу, какой он закончил отчет. По спине его поползла струйка пота. Он терпеть не мог таких вот экзаменовок. Зачем, спрашивается, напрягать человека, заставляя его попусту задаваться вопросом, что он насочинял пяток дней назад, когда на руках имеется полный текст донесения? Это просто несправедливо, однако надо признать, что в жизни легионера вообще мало места для справедливости.
— Да ничего особенного, командир. Просто кучка бездельников, недовольных долгосрочными планами Рима. Ничего такого, с чем царь Верика не мог бы справиться.
Катон удивленно покосился на друга, но, заметив, что трибун вскинул глаза, опять отвернулся к окну, изображая полнейшую невозмутимость.
— Да, об этом здесь говорится. Правда, мне кажется, что избранный царем способ решения проблемы немного… хм… как бы это выразиться, жестковат. Я имею в виду, что скармливать недовольных псам — это уж вроде бы слишком.
— Откуда ты об этом проведал?
— Это неважно, — пожал плечами трибун. — Что важно сейчас для меня, так это знать, каково действительное положение дел в Каллеве.
— Брошенные псам люди не были просто недовольными, командир. Они были изменниками и понесли наказание. Излишне жестокое, может быть, ибо и сами они, и те, кто их покарал, варвары. Но, так или иначе, Верика с этой проблемой разобрался.
