и силы рассек завесу в уставшем мозгу. Теперь улыбка Утера была объяснима.
Триумвират. Это слово так не подходило для этой земли. От него веяло не славой, а обреченностью.
Амброзий с Вортигерном переглянулись. Прежний вечный союз прожил три месяца — сколько отведено будет следующему? Амброзий некстати вспомнил слова императора: «Он просто пёс, который думает, будто играет в политику. Но согласись, лучше, когда пса кормишь ты.» Им нужен был отряд со Стены.
— Что, брат, — Утер протянул ему руку. У него раздувались ноздри, как у боевого коня, рвавшегося из-под узды. Он уже чуял кровь. Ему скоро сорок, и он никак не может угомониться. — Похоже нам придется ещё побыть братьями по оружию.
— Ты знаешь, чем кончился первый триумвират, — ответил Амброзий. — И второй, кстати, тоже. Думаешь, союзникам предлагают такое? Не боишься накликать беду?
Тройственные союзы оканчивались поражением двух. Все трое пожирали друг друга, как каракатицы. Горе побежденным и триумф узурпатору, как только общий враг побежден.
— Что такого, брат?
Амброзий смотрел в глаза Утера и видел, как пелена вновь застилала их. Жажда былого величия и легендарных побед, запах крови и рев толпы, блеск золотых аквил 9 — все это встало нерушимой стеной и вновь заслонило от него того человека, которого он когда-то знал.
— Применяешь на себя роль Помпея? — Утер смеялся, смотря на его замешательство, но все ещё протягивал руку. — Или же Марка Аврелия? Или же, может — Лепида?
Амброзий покосился на императора. У обоих сейчас не было выбора, либо принять эту руку и довериться безумию, случаю… Или же сдаться ещё до начала борьбы.
Вортигерн кивнул и ничего не ответил. Рука Утера крепко сжала его пальцы. На короткий миг Амброзий почувствовал, что за годы брат стал сильнее его. Боль сверкнула в суставах, пальцы заныли, его охватили сомнения и странный ужас, будто Утер хотел лишить его и второй руки тоже. Но брат отступил. Новый союз был заключен, и Утер был счастлив.
«Мой брат — лишь безумный фанатик. И кому мы доверились — ему, как последней надежде.»
— Запомни одно хорошенько, — он подошёл к нему ближе. На все изменяющемся лице незнакомца Амброзий хотел отыскать черты настоящего Утера, а не все новую маску. — Если ты однажды проснёшься и поймёшь, что тебя мучают лавры Цезаря с Августом. Я убью тебя не раздумывая. Даже за тень от предательства.
Вероломство и честность делили Утера со Стены на две равные части. Он был монетой, подброшенной в воздухе.
— Надо же, — наконец ответил Повелитель Стены. — Значит, на пиру ты не лгал. Тогда неплохо ведь, что я не хочу предавать?
Повис, обобранный и поруганный, был точно старая обнищавшая землевладелица — силами императора, его речами и хитростью он ещё наводил страх и трепет на острове, но знал, что скоро придется платить по счетам, а союзников не выбирают. Царство олова надолго осталось без своей сердцевины. Амброзий подождал, пока Утер скрылся за поворотом, затем не выдержал и спросил:
— Ну и что?
— Что?
Вортигерн сделал вид, будто не понял его, а может и правда голова императора была занята иными материями.
— Я не слышу обвинений в предательстве, — Амброзий рубанул с плеча. Ему надоело таиться. — В былое бы время ты вырезал мне сердце и легкое.
Император поджал губы.
— Сейчас не былое время… И я никогда не вырезал сердца, не порочь мое благородное и честное имя, — съехидничал он. — Я не верю, что ты предал меня. Отдать карту ходов — кому, Лодегрансу? — да ты б скорей удавился.
— Да, это верно.
Солдат-император развел руками. Сегодня утром Амброзий заметил, что тот постарел. Те девять лет никак не сказались на нем, но последним дням удалось сокрушить.
— Вот так, Полу-бритт. Мы снова вернулись в то место, где начали. У тебя нет на примете нового олова?
Император закашлялся.
— Ты должен оставить Ровену, — выпалил центурион.
Вортигерн поднял на него убийственный взгляд.
— Не говори. О моей. Жене!
Амброзий стукнул здоровой рукой по столу. Безумие последних трёх дней выводило его из себя. Он собственноручно был готов повесить на дереве жрицу. И пусть все друиды Повиса ненавидят его. Он смахнул карты и схватил императора за ворот рубахи.
— Да, вот именно, да! — о жене! — негодование и бессилие душили его. — О жене, Вортигерн. Ты сам говоришь. Ровена — твоя жена! Настоящая жена, возлюбленная и любимая, не чета всем «пряхам мира», которых отдали за два тюка зерна. Она нужна тебе, а значит Повису. Если ты прогонишь ее — ты идиот! Если ты решишь остаться один — то ты сдохнешь, как пёс, очень скоро, да. Как та сутулая псина, которой ты был — до Повиса, до шахты. Сколько ты протянешь без нее Вортигерн? Год или два? А затем, скуля, сгниешь, как старая репа. Ты этого хочешь?
Вортигерн поднял на него глаза, налитые кровью. Амброзий почувствовал укол совести где-то внутри, лёгкий, неуловимый, ему стало жаль этого жестокого, странного человека, который умудрился стать ему новым братом. Таким же мерзким, как Утер, но… Он мог на него положиться.
— И что ты хочешь сказать, — медленно и безлико спросил его Вортигерн. — Ты, Полу-бритт. Ну, говори? Что тебе вообще может быть известно о браке?
— Оставь саксонку в Повисе, — припечатал Амброзий. Он не мог подобрать слова. Ему казалось, если он пятнадцать раз повторит то же самое, император услышит его. Он повторял это, глядя в спокойные вопрошающие глаза, надеясь увидеть в них хоть проблеск здравого смысла. Затем Амброзий понял, что смущало его.
— Постой, — оторопело спросил он. — Ведь ты, как Килух. Тебе плевать на Морриган, на остальных. Тебе чужда вера бриттов. Так за какой же радостью ты гонишь ее?!
Ответ пришел тут же, едва он произнёс это вслух. Зелёное болотное чудище ревности обвило Вортигерна уже очень давно. Хозяин Повиса не замечал, что походит на тряпичную куклу на ниточках. Что ж, не он первый.
— Как думаешь, Полу-бритт…
Амброзий вспомнил, как император в дни свадьбы и радости каждый день напоминал ему об отвергнутой дружбе. Как скалился, скрывая обиду. Теперь тот был сломлен, как и любой властелин. Ни жены, ни друга, ни олова.
— Как долго мне надо слышать насмешки в своем собственном доме, чтобы окончательно растерять силу и власть? Как долго… как долго, Полу-бритт, мне слушать из каждого угла, что моя жена не верна мне — и не лишиться рассудка?! Хорош повелитель…
Амброзий слышал о чем-то таком. В той истории тоже был муж. Жена. Мир между ними. А затем
