— Конечно, могут.
— Могут и охрану с собой взять, — обрадовался Авто поддержке.
— И это может быть.
— Так чего рисковать понапрасну?
Товарищи долго молчали. Наконец Асланбек откликнулся:
— Понапрасну, говоришь? А если завтра кого другого схватят? Ну, тебя, к примеру.
— Смеешься?
— Почему?
— Какая мне цена?
— Это ты напрасно, Авто, — возразил Асланбек. — Напрасно. По мне, так любой наш боец самого важного князя стоит. Надо ждать. Две ночи провели в лесу, проведем и третью: богу молятся тремя пирогами…
— А в сакле четыре угла…
— Понадобится, я и пять ночей просижу, — оправдываясь, сказал Авто. — Но как бы в сеть не попал сам ловец.
— Не попадешь, успокойся…
Большим медным диском из-за гор лениво выплыла луна. Казалось, какой-то одноглазый великан неотступно наблюдает сверху за тремя смельчаками. Укрывшись за камнями под сенью деревьев, они думают, что не видны никому, а он замечает каждое их движение, каждый жест, слышит каждое слово. Они невольно умолкли, и тотчас по дороге осторожно проскользнула чья-то легкая тень. Силуэт зверька на мгновение возник на спуске к роднику, темным пятном скользнул на фоне сверкающей в лунном свете воды — и тут же из-за камней у родника другой кто-то прыгнул ему на спину. Негромкий вскрик, похожий на стон, прорезал лесную тишину, и вслед за ним раздалось довольное урчанье.
На спуске к роднику вновь возникла легкая, быстрая тень. Зверь осмотрелся, с присвистом втягивая в ноздри воздух, и снова скользнул вниз. Через какие-то считанные секунды он показался снова, волоча в зубах добычу.
— Какая шапка в гости пришла! — приник к ложе винтовки Авто.
Но тут же на плечо ему легла рука Асланбека:
— Тихо. За мелким зверем погнавшись, большого спугнешь.
— Чего там? — заворчал недовольный Авто. — Только в такую ночь и тронется из дому «большой зверь»? Не лучше ли дома сидеть, чаи гонять?
— Тихо! — обрезал Дианоз. — Разговорились. Зверя определенно кто-то насторожил. В сторону разговоры, все внимание дороге.
И точно: вскоре до лежащих в засаде донесся мягкий, как будто ступали в густую пыль, перестук копыт.
— Неужели они? — выдохнул Авто. — Неужели дождались?
— Видно, копыта тряпками обмотали, — уточнил Асланбек.
— Все, ни слова больше, — скомандовал Дианоз. — Берем с трех сторон. Я — вперед. Асланбек — сзади, ты, Авто, останешься на месте.
Они бесшумно, ползком скользнули к дороге.
Луна, как желтый бубен, лила бледный свет на кремнисто поблескивающую поляну перед родником. Дианоз прополз к ее краю, укрылся за большим черным камнем. На этот камень он вскочил, на мгновение оказавшись над Коциа, и этого мгновения хватило, чтобы доверенный князя Амилахвари лишился головы.
Диаиозу так и казалось, что подножие камня до сих пор пахнет кровью злодея. Но вдумываться в свои ощущения Дианозу было некогда. С дороги донесся приглушенный разговор.
— Здесь, капитан, изумительный родник. И сами передохнем, и лошадям дадим попить.
— Может, не стоит? Насколько мне известно, в двух шагах аул.
— Аул нам сейчас, капитан, опасен: у абреков там глаза и уши. Мы еще и тронуться не успеем, а они о нашем маршруте знать будут.
— Как хотите. Я предпочел бы передохнуть, чем ехать ночью.
— Ночь — наша союзница, капитан.
Всадники остановили коней на поляне. Повесив карабины на луки седел, они направились к роднику. И как только отошли от коней шагов на десять — пятнадцать, Авто бросился на поляну.
— Руки вверх!
Путники было метнулись вперед, лихорадочно расстегивая кобуры, но из-за камня черным привидением встал Дианоз, лязгнул затвором.
— Неужели не ясно сказано: руки вверх!
Неумолимо клацнул затвор и сзади — это подходил, не спуская глаз с задержанных, Асланбек.
1Кто в ту осень видел скачки, долго будет их вспоминать. Долго будет, захлебываясь от удовольствия, рассказывать о них при случае тем, кому не повезло. На славу удались скачки, а уж на рысаках, которых выставили князья как награду, вполне можно было вступать в борьбу за сам приз!
Давно не было такого праздника в Ксанском ущелье!
И время было не лучшее: кругом смута, и настроение у князей-соседей неважное, новый губернатор требовал как можно скорее создать и пустить в дело боевые дружины, и осень пришла нежданно рано — палый лист усыпал дороги и проредил леса… Но, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло: на осенних скачках князья Амилахвари, Цагарели, Цицнакидзе решили показать инспекторам губернатора, а может, ему самому выучку своих джигитов, вот и постарались.
Какая еще сила способна расшевелить у князей больше тщеславия? Нет такой силы. Друг перед другом старались они, придумывая, чем привлечь на скачки людей — и джигитов, и зрителей. Черный Датико обещал своим наездникам по коню. Всем, кто отличится! Кто не уронит славы князя! «Сбрую отдаю после скачек!» — хвастал Цагарели. А Цицнакидзе всех обошел: угощение выставил на праздник, и его люди явились в долину целыми семьями — кому не хотелось отведать бесплатного вина и барашка!
Втайне от соседей Амилахвари вместе с приглашением на скачки отправил новому губернатору кабардинца. Руки тряслись, когда отсчитывал за него в Чечне немалые деньги, но чего не сделаешь, чтобы угодить начальству?
Очень хотелось князю сгладить невыгодное впечатление, которое произвел он на губернатора при первой встрече. Все из-за проклятого Цицнакидзе!
А дело было так. Как только вернулись его пильщики из лесу ни с чем, он поспешил в Гори к Бакрадзе, чтобы предупредить жалобу соседа. Уж с Ростомом-то, большим любителем и выпить и закусить, они бы быстро нашли общий язык! Но не успел: Цицнакидзе уже сидел в приемной начальника уезда. Будто ядовитую змею увидал перед собой Черный Датико.
— Где твоя совесть, князь? — не здороваясь, спросил он соседа.
— А не лучше ли этот вопрос вам обратить к себе, сударь? — приподнял тот тонкие брови.
— Да как вы смеете?
— А так и смею. Испокон веку тот лес считается пограничным между нашими поместьями. По-гра-нич-ным! То есть ни твоим, князь, ни моим. И пока будут видеть мои глаза, я никому не позволю свалить там хоть одно дерево. Ни одно, так и запомни!
— Это ты кому грозишь? — взревел Черный Датико. — Да если все твои предки поднимутся из могил, они не докажут мне, что лес тот не мой, а по-гра-нич-ный!
— А я и доказывать не стану, — стукнул Цицнакидзе об пол дорогой, в серебряных ножнах саблей. — Пусть только сунутся в лес твои воры, я им укорочу рост!
