как истцу или ответчику, он просил друзей и соседей помочь ему «явиться с шестью руками». Если его штрафовали, он обращался к односельчанину, чтобы тот стал поручителем, гарантирующим уплату штрафа. Вилланы лишь изредка подвергались тюремному заключению или телесным наказаниям, хотя за насилие, совершенное при отягчающих обстоятельствах, их могли посадить в колодки на деревенском лугу.
Одним из главных принципов правосудия было неравенство между сеньором и крестьянином. Если последний пренебрегал осенними работами, вспашкой или другими обязанностями, он непременно подвергался штрафу. Система была эксплуататорской, очень обременительной, но тем, кто существовал внутри ее, она представлялась не такой тягостной, какой кажется сегодня. Деревенский житель знал правила и мог на них положиться. Эти правила действовали если не для всех вообще, то по крайней мере для всех вилланов. Несомненно, в этом заключалась причина их эффективности – «соседи», пришедшие собирать урожай на господской земле, мало сочувствовали тем, кто не делал этого.
Во время заседаний манориального суда особое внимание обращалось на единодушие присяжных: в обществе с неразвитыми органами обеспечения порядка судебное решение должно было быть признано всеми сторонами. Проигравшая сторона не могла обвинять какого-либо человека или небольшую группу людей, так как вердикт выносился per totum halimotum (всем сходом).
К этому судебному механизму, безусловно, относились с большой терпимостью, поскольку его приводили в действие сами жители деревни. По словам Пола Виноградоффа, в манориальном суде «обычаи возвещаются [жителями деревни], а не [сеньором]; дознаватели и присяжные выбираются из их числа; все решения, касающиеся сельского хозяйства, принимаются исключительно ими»593.
Большинство вилланов имели дело с манориальным судом, и только с ним. То была одна из трех крупнейших средневековых систем отправления правосудия; две другие – церковные и королевские суды. В какой-то мере их полномочия накладывались друг на друга, но у каждой был свой круг лиц, на которых распространялась ее юрисдикция, и свой свод правовых норм. Церковные суды применяли каноническое право и рассматривали дела с участием представителей духовенства либо те, которые затрагивали вопросы нравственности и супружеских отношений. В Англии королевские суды применяли «общее право», созданное Вильгельмом Завоевателем на основе саксонских, датских и нормандских прецедентов и ставшее общим для всего королевства. Королевские суды заседали в графствах (ширах) и сотнях, территориальных единицах внутри королевства, а королевские выездные суды (eyre) отправлялись на места через определенные промежутки времени.
Духовные лица составляли основной контингент церковных судов, свободные люди – королевских, а вилланы, в отношении которых действовало «обычное право» того или иного поместья, – манориальных. Королевские суды, кроме того, обладали монополией на слушание дел о тяжких преступлениях (felony, иногда также high justice), таких как убийство, изнасилование, кража, кража со взломом, поджог и «малая измена» (преступление слуги или подмастерья против хозяина)594. Еще одной важной категорией преступлений был trespass: в нее входили нападение, взлом и проникновение в жилище, кража предметов общей стоимостью менее двенадцати пенсов, угрозы, похищение, вымогательство, подделка мер и весов и другие мелкие правонарушения. Если участниками соответствующего дела были вилланы, оно передавалось в манориальный суд, если свободные люди – в королевский595. Иногда манориальные суды рассматривали также случаи изнасилования.
Разделение функций на практике никогда не было таким четким, как в теории. Многие сеньоры отправляли «high justice», поскольку это право некогда было пожаловано им королем. Аббат Рэмси обладал исключительной судебной властью в пределах своего banlieu – круга радиусом в одну лигу (около пяти километров), считая от главного алтаря церкви аббатства. Наконец, сеньоры часто располагали полномочиями в отношении какого-либо вида преступлений. Примером может служить infangenethef: если вора ловили в пределах поместья, то принадлежавшее ему имущество отбирали, а его самого приговаривали к повешению.
Итак, любой селянин, совершивший убийство или другое тяжкое преступление и задержанный после «взывания о помощи», представал перед королевским судом. Предварительное расследование, как правило, проводил коронерский суд, выяснявший, была ли смерть случайной, внезапной или подозрительной. Коронер, рыцарь или крупный свободный держатель, избирался на эту должность судом графства, состоявшим также из рыцарей и свободных держателей. Присяжными были двенадцать свободных держателей из той сотни, где произошла смерть596. Коронер осматривал тело на предмет следов насилия, опрашивал соседей и свидетелей, уделяя особое внимание человеку или людям, обнаружившим тело. Если смерть оказывалась случайной, предмет, ставший причиной несчастного случая, признавался «deodand» (даром Богу) и продавался, а деньги отсылались королю: так преобразился старый англосаксонский обычай, требовавший продать deodand, чтобы заказать молитвы за душу жертвы. «Даром Богу» могла быть лошадь, сбросившая седока, балка обрушившейся стены, телега, переехавшая человека, или опрокинувшийся чан с кипящей водой597.
В случае убийства присяжные коронерского суда оценивали имущество обвиняемого, которое должно было быть конфисковано в пользу короля. Иногда сообщалось, что «о его имуществе не удалось ничего выяснить» или «у него не было имущества», но нередко шло подробное перечисление: животные, домашняя утварь, зерно, орудия труда – с указанием их стоимости. Порой указывалась только последняя. Один такой список содержится в элтонских записях, поскольку конфискованное имущество повешенного пропало. Жителям деревни (villata) было «велено держать ответ за имущество Ричарда, сына Томаса Фрелонда из Паппеле, повешенного в Питерборо». Имущество состояло из сапог, упряжи, ножа, ремня, собачьего ошейника с серебряными вставками, перчаток, деревянного сундука и тапок – всего на 18 пенсов и 2 фартинга598.
Заключенного передавали королевскому выездному суду, суду графства или сотни; в последних приговор обычно выносили присяжные. Однако передача дела на рассмотрение присяжных не считалась чем-то особенно благоприятным для обвиняемого. В начале XIII века присяжные могли судить заключенного только с его согласия, но это правило было отменено Эдуардом I: согласно Первому Вестминстерскому статуту (1275 г.) все уголовные дела рассматривались присяжными, чтобы повысить объективность судебного разбирательства.
В рассматриваемый период судебные поединки уже отошли в прошлое, как и ордалии (погружение в воду или испытание огнем), осужденные Церковью в 1215 году. Тот и другой способ давал чувство присутствия Провидения, то же ощущение Божьего вмешательства сохранялось и при более цивилизованном методе – компургации, или совместной клятве на святых реликвиях.
В 1285 году Эдуард I издал Второй Вестминстерский статут, возложив на мужчин деревни и сотни коллективную ответственность за задержание и взятие под стражу злоумышленников, – по сути, обязанность откликнуться на «взывание о помощи» теперь закреплялась в королевском, а также манориальном праве. Неудивительно, что, как и прежде, удавалось поймать далеко не всех преступников. Воровские шайки чувствовали себя безнаказанно, терроризируя целые области. Иногда им помогали богачи – «укрыватели» или «пособники». Как отмечает Джон Беллами, «расстояние между честным человеком и преступником было… меньше, чем в сегодняшнем обществе», что, кроме прочего, облегчало
